страшные, – в который раз пожаловалась Дуня, принимаясь разбирать вещи. Привезенные из Москвы платья и шляпки смотрелись странно на фоне восточных тканей. – Смотрят так с прищуром… – Дуня передернула плечами. – И женщины у них запуганные, с ног до головы в черное закутаны… Наверное, их тут бьют.
– Не выдумывай! – рассмеялась Злата. Дуняша и вправду преувеличивала, и в Бейруте, и в Дамаске было, кажется, достаточно европейцев, и культура Востока, как объяснял ей отец, вовсе не была такой жестокой, как могла показаться со стороны. Она, конечно же, была чуждой. И все равно дикая, восторженная красота этой пыльной земли медленно забирала себе Златину душу, прокрадывалась в сердце, окутывала ароматами, гипнотизировала блеском и роскошью.
Она сама не понимала, что с ней происходит, но не противилась, впитывала впечатления, как губка.
Гостиница казалась девушке настоящим дворцом, ей вообще нравилась здешняя архитектура, легкая, летящая, как ее, Златы, собственные невесомые мысли. Нравилась яркая мозаика, полупрозрачные занавеси из таких тонких тканей, что через кольцо можно протянуть. Нравились глаза восточных женщин – Злата все пыталась поймать их взгляды во время прогулки по Бейруту и короткой поездки от вокзала до гостиницы здесь, в Дамаске, но женщины прятали глаза, хотя Злате и казалось, что на нее многие смотрят украдкой. Ее бледная кожа, не зазолотившаяся еще под жарким южным солнцем, и зеленые глаза должны были притягивать взгляды – и притягивали.
Злата подошла к открытому окну и выглянула. Окно выходило во внутренний дворик, где журчал фонтан, вода в нем была прозрачная и прохладная даже на вид. Злате захотелось спуститься, подойти к фонтану и окунуть ладони в воду, но, наверное, это не слишком разумный поступок – надо переодеться, отдохнуть… Вокруг фонтана стояли кадки с цитрусовыми, которых здесь было неимоверное множество. А плиты, которыми был вымощен двор, сами по себе казались Злате произведением искусства, хотя, конечно, ничего в них не было особенного – так, еле заметный узор на белом мраморе, со второго этажа едва видный, но угадывающийся, как угадывается сетка капилляров под кожей.
«Что такое с этим двориком, почему он меня так околдовал?» Ответа на вопрос не было, как не было ответов на множество неясных, сумрачных вопросов, которые не давали Злате покоя всегда – так уж повелось, так она себя чувствовала, хотя словами этого объяснить никому бы не смогла.
Даже отец не понял бы ее, если бы она вдруг заговорила с ним о том, что происходит в ее душе. Стоя у окна и касаясь кончиками пальцев светло-голубой полупрозрачной занавески (Злата прятала ладонь за ткань, но та просвечивала, и пальцы тоже становились нежно-голубыми), девушка пыталась в очередной раз понять сама себя – и не понимала, не могла осознать, почему ей немного сумрачно и, вместе с тем, откуда в ней столько этого светлого счастья…
Ей ведь не дальние страны,
