миг большой живот опал, и тут же послышался писк.
Дядя Саша ловко вытащил из-под ночной рубашки у Ольги сморщенного голенького ребенка, Перетянул в двух местах обрывком чистой тряпки пуповину, и резанул ножом между двумя узелками. Потом обернул ребенка приготовленной пеленкой, сверху – стареньким байковым одеялом, и, наконец, пуховым платком.
– Эдька! Я дитя себе под рубаху спрячу, прям к телу, чтоб не замерзло, а ты давай бабу обихаживай, но все уже на ходу! Спешить надо!
Он и в самом деле расстегнул теплую байковую рубаху на груди, приложил к ней сверток с ребенком, застегнул, насколько позволяли пуговицы, и запахнул плотно плащ-палаткой в которой прятался сам.
– Но-о-о-о!!! – прокричал дядя Саша застоявшемуся коню, и тот сорвался с места, скользя копытами по глинистой кромке дороги.
А Эдвард склонился над Оленькой, укрыл ее, боязливо подложил под нее чистый лоскут, предусмотрительно прихваченный на всякий случай с собой. Он лежал, опираясь на руки, согревая ее своим телом, пока не понял, что греть Оленьку не надо: у нее начался сильный жар. Он сменился ознобом, Оленьку затрясло. И от отчаяния, и от беспомощности, Эдвард заплакал. Сначала беззвучно, потом в голос. Оленька не слышала его.
Зато его услышал дядя Саша, который выматерился громко, развернулся, чтобы хлестким словом привести в чувство мужика, и в этот момент увидел вдалеке два плавающих по дороге световых пятна – фары догоняющего их грузовика.
Он натужно гудел вдалеке, но настигал дяди Сашину лошадку. Выбрав более пологое местечко, дядя Саша направил коня с обочины, остановил его, и выскочил на дорогу.
Он стоял, расставив ноги широко в стороны, и когда машина приблизилась, начал махать рукой, чтобы его заметили. Лесовоз остановился, подняв в небо столб брызг из глубокой лужи. Дверца открылась, и из нее показался мужик. Вглядываясь в темноту, он зло проорал:
– Какого лешего? Уйди, мать твою! А то задавлю, на хрен!
Дядя Саша кинулся к нему, придерживая руками ребенка за пазухой.
Мужик оказался нормальным, все понял. И через несколько минут они управились: Эдвард с Оленькой на руках и со свертком, в котором орал потревоженный ребенок, устроился в теплой кабине лесовоза, а дядя Саша и напарник водителя потрусили следом за машиной на телеге.
В районный центр прибыли под утро. Эту дорогу Эдвард Валевский запомнил на всю жизнь. От дикой тряски ребенок в узелке скоро затих, а вот Оленька почти не приходила в себя. Эдвард чувствовал, как по ногам его из Оленьки течет что-то теплое. Он догадывался – что. Но не хотел об этом думать. Ему было страшно. Он вспоминал из курса анатомии, сколько в человеческом организме крови, и не мог вспомнить. И молился. Совершенно не зная, как это делать правильно, он просил бога о милосердии. Он уговаривал его своими словами, чтобы всемогущий помог им быстрее добраться до больницы, чтобы врачи успели спасти
