начинаю я. – Как же мне не вмешивать сюда отдел опеки?
Доктор Робишо нервно смотрит на Калеба, потом переводит взгляд на меня:
– С юридической точки зрения…
– Спасибо, но с юридической точки зрения я хорошо знакома с процедурой. Знаете, это был вопрос с подвохом. И ответ звучит так: органы опеки и так не вмешались. Они никогда никуда не вмешиваются. – Я не могу удержаться и говорю всякую чушь. Настолько удивительно встретить здесь Монику, как будто работа и семья слились в одном и том же туннеле времени. – Я назову вам имя и скажу, что он натворил… а потом вы сможете приступить к своим обязанностям?
– Видишь ли, Нина… – тянет Моника, ее голос мягкий, как карамель. Всегда ненавидела карамель. – Это правда, что жертва должна назвать имя своего мучителя, прежде чем мы…
Жертва. Она уже перевела Натаниэля в разряд сотни дел, которые довелось вести за эти годы. В разряд сотни дел с отвратительными последствиями. И понятно, почему, когда я увидела Монику Лафлам в кабинете доктора Робишо, меня вывернуло наизнанку. Это значит, что на Натаниэля уже завели дело, которому присвоили номер в системе, которая, я знала, предаст его.
– Это мой сын! – сквозь зубы цежу я. – И мне плевать, что предусмотрено процедурой. Мне плевать, что личность преступника не установлена. А если на это вам потребуется месяцы, годы? Тогда возьмите все население штата Мэн и вычеркивайте по одному подозреваемому. Но делайте что-нибудь, Моника! Господи Боже! Делайте что-нибудь!
Когда я заканчиваю свою пламенную речь, присутствующие смотрят на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Я бросаю взгляд на Натаниэля – сын играет с кубиками, и никто из собравшихся ради него совершенно не обращает на малыша внимания – и выхожу из кабинета.
Доктор Робишо догоняет меня уже на стоянке. Я слышу цокот каблуков по асфальту, чувствую дым, когда она прикуривает сигарету.
– Будете?
– Я не курю. Но все равно спасибо.
Мы стоим, опираясь о чужую машину. Черный «Шевроле-Камаро» украшен мягкими игрушечными игральными костями. Дверь не заперта. Если я сяду за руль и уеду – смогу ли я украсть и жизнь другого человека?
– Вы выглядите немного… измученной, – говорит доктор Робишо.
Я смеюсь против воли:
– Неужели на медицинском факультете ввели курс «Недоговаривание и замалчивание»?
– А как же! Читают перед курсом «Бесстыдная ложь». – Доктор делает последнюю затяжку и тушит окурок туфлей. – Понимаю, вы меньше всего хотите это услышать, но в случае с Натаниэлем время нам не враг.
Откуда ей знать! Еще неделю назад она не была знакома с Натаниэлем. Она не смотрит на него каждое утро и не вспоминает – как резкую противоположность – маленького мальчика, который раньше заваливал меня вопросами. Почему птиц, сидящих на проводах, не бьет током? Почему пламя в середине голубое? Кто изобрел зубную нить? Когда-то я так хотела тишины и покоя…
– Нина,
