записывают.
После погромов контроль усилен согласно правилам. (Правда лично я никогда не видел этих правил). Террористическая угроза третьего уровня, ребята. И убивать вас мы будем только ради вашей же безопасности.
Но мне бояться нечего, нет, сэр. Просто парень, обычный такой житель второго уровня, просто входит в старое, давно подлежащее сносу здание в нежилом районе у ненужных железных дорог и не возвращается. Кому какое дело? Нет никакой опасности.
Нужно только убедить себя в том, что никакой опасности нет.
Над перекрестком, метрах в двадцати от того места, где меня высадили, на последних соплях висел горящий красным светофор, а с другой стороны дороги была брошенная автозаправочная станция, старая, еще бензиновая.
Мое такси исчезло быстро и беззвучно, я даже не сразу понял, что остался совсем один. Непривычное, но нужное, отрезвляющее чувство. Ты один. На многие километры вокруг нет вообще никого, ты свободен. Но что это… скрип качелей? Вы издеваетесь! Где-то здесь есть жилой двор, детская площадка? Стало совсем не по себе. Я проглотил ком, сунул руки в карманы и пошел за маячком.
Тихий жалобный скрип провожал меня четыре квартала. Скорее всего, это в моей голове. Может, частично заблокированное кружево из последних сил включает какие-то стоп-сигналы – эге-гей, товарищ, остановись, пока не поздно! – но я точно знаю, что назад дороги уже нет. Поздно. Поворачивать некуда. Я могу все исправить и исправлю.
На месте. Во всяком случае, согласно координатам, которые дал мне Лапша, мне нужно именно сюда. Я оказался у строения, длинного и невысокого, всего в два этажа, с пустыми глазницами побитых окон. В голове что-то произошло. Без полного подключения не могу объяснить, что конкретно – я просто вспомнил, что через сорок лет здесь будет притон, где белобрысый кореец будет вставлять людям в головы паленые импланты и сжигать их мозги, уверяя, что чистит память не хуже корпораций. Ему, дураку, и невдомек, что «этажом» ниже, в сырых и темных лабиринтах канализации – гравитационная аномалия. О ней никто не знает. Лапша нашел ее первым. Мне туда.
Один шаг – и начну все сначала. Все исправлю. Починю свою жизнь.
***
Скрип никуда не делся, всегда был со мной. Вот он – это теплая осень, яркое полуденное солнце. В нашем дворе осенью бывало красиво; красно-желтыми листьями устелен асфальт; тут яркая горка, турник, качели, разноцветный грибок над песочницей, похожий на зонтик. Качели раскачиваются туда-сюда, как будто ребенок спрыгнул с них только что, секунду назад.
Вот он, этот скрип.
Но во дворе никого нет. Я смотрю на детскую площадку из окна на третьем этаже бетонной коробки, которую привык называть своим домом. Мне нужно называть какую-нибудь коробку домом, мне так спокойнее. Я смотрю вниз, во двор, и не могу понять, что конкретно изменилось, чего не хватает.
– Тебя зовут Антон Фридман.
В горле першит, приходится его прочистить.
