годовщинам,перипетиям, следствиям и причинам
(и явленьям реальности – но слегка).
Свет на человека! И на
глаза зажмуренные!
А затем
весь свет – на будущее. Освещена
долина сухих костей.
За ней – мозаичный храмовый фриз,
лестница: вверх – вниз —
и – наискосок
носились ангелы вверх и вниз
и с веселием пели…
И никакого спасенья
ни от них, ни от их голосов.
Черный рояль умирает степенно
среди нот своих и бемолей,
черный рояль издыхает.
И – желтый врубается верхний свет.
Свет на лужах краденой,
а значит, сладкой
воды – играет.
Желтый свет на клятвах тех,
кто забивает гол в свои же ворота,
желтый свет на мечтателях и на любовниках – свет.
Нынче пустые стоят баррикады.
Никто не стреляет.
Слякоть. Дождь и туман.
Героику
мы отложим до завтрашнего утра.
Сегодня ночью
никаких протестов писать не буду.
Пусть их!.. Не обнажу клинка.
Сегодня судьба —
ослепленный Самсон
чудовищными плечами
не обрушит капища колоннаду,
и никакой Амос —
во тьме и буре —
не высадит раму окна отеля,
чтобы проклясть
справляющих праздник в дымной ночи Бет-Эля.
Одиссей
Возвратясь, он на месте родного города обнаружил волны,
залив, дельфинов. Водоросли прибоем качались мерно.
Солнце зависло над краем неба.
«Ошибки всегда повторяются дважды», – сказал Одиссей
и вернулся
назад к перепутью, чтобы точно узнать дорогу
к родному городу, который волнами никак уж не был.
Усталый, он брел в гуле толпы, как в тоскливом привычном
кошмаре,
толпы, чей греческий был ему малопонятен – запас
словарный,
который он взял с собой как запас провианта, высох,
порастерялся…
На мгновенье ему показалось, что он очнулся от сна:
новые равнодушные люди
не узнавали его и даже не удивлялись.
Он их расспрашивал (слов не хватало) – знаками!
Встречные честно
и бестолково пытались понять его. Отчужденно
пурпур все лиловел и лиловел, выцветая на горизонте.
Вышли взрослые, развели окружавшую стайку
детей по домам. В домах загорались окна.
Одно за другим. Загорелись все. Стемнело.
Упала роса и запуталась в его космах.
Пришел ветер – поцеловал его в губы.
Пришла вода – ступни омыть ему, как старая Эвриклея,
но не узнала шрама и поспешила дальше – журчать по склону,
вниз, как свойственно всякой воде, стекая.
Жертвенник
Горелые стволы, окал камней и пламя
тем, кто прошли проклятыми полями.
Кто
