в математике прекрасно проживёт и без неё, и Вероника прожила бы, если б не учительница. Однажды та разразилась оскорблениями – она молча собралась и ушла. Шла по улице и думала. Никогда она никому не мешала на уроке, другие ходят на головах – учителя орут на всех сразу. Другие щёлкают задачки – учителя требуют того же от всех. А ведь столетие назад эта же карга унижала бы её розгами на глазах у всех… Ради чего? Ни одной формулы не требовалось в жизни, даже при поступлении в ВУЗ, стало быть, ради того, чтобы сделать из неё больную на голову. Если уж она до сих пор просыпается в холодном поту от взгляда из-под очков, что бы с ней сделали розги?
По-взрослому взглянув на учительницу, она поняла, в чём дело. Школа – общеобразовательное учреждение, так что, будь добр, изучай всё предметы. Будь добр вариться там же, где и товарищ хулиган – вас уровняли и делом и криком. Была у них и «добрая учительница» и добром это не кончилось. После десяти лет равнодушного лицезрения беснующихся детей она решила стать строгой. Встала со стула, где, словно горбатенькая черепашка, сидела в очках и с карандашом, бросила тот самый карандаш и крикнула «Замолчали!» – Ей больше не хотелось вести урок, перекрикивая учеников, она покусилась на идеальную тишину. Но никто не замолчал. «Прекратили!» – разрывалась она. И тогда все хохотали. Одни дразнили, корчили рожи, другие танцевали на партах. А закончилось всё тем, что учительница встряхнула одного из мальчишек, он как-то причудливо затанцевал, оступился, упал и рассёк подбородок об угол парты. И тогда одноклассники закричали «Это вы его, это вы!» а учительница прикрыла лицо и разрыдалась. Это был знатный скандал. Было жаль добрую учительницу, и с чувством вины перед ней, Вероника превратилась в белую ворону, когда на родительском собрании надрывались жалобными воплями дети и отборными ругательствами родители. Она, да ещё пара тихонь, молчали. И это было странно. Беспощадно.
Снится кладбище, огороженное стеной из красного кирпича, скитания по его просторам, лабиринты, лестницы, ведущие в замкнутые пространства и страх… Когда она была маленькой и ещё не ходила в школу, родители снимали угол в пятиэтажке, на последнем этаже. Ей часто снилось, что она бежит наверх, а за ней гонится убийца. Мужчина. Вот-вот настигнет. Что будет тогда, точно она не знала, но вбежав на последний этаж, ломилась в дверь так, будто нечто страшнее смерти преследует её. Дверь не открывали. Ловушка последнего этажа – самое страшное из того, что запомнилось. А запомнился ещё и сарай. В бабушкином доме был сарай, полный сена для коровы, ей снилось, что после долгого бега по городу, она вбегала в этот сарай. Он тоже был ловушкой. У мужчины всегда был нож… Страх и возбуждение, боль и война страстей, принадлежность и буйство смятения… Тогда эти слова были пусты, тогда лишь дико колотилось сердце.
В деревне жили просто: дети, не то что в школу, и в садик ходили сами. Правда, из садика воспитатели одних не отпускали. Отец
