местных сводниц или к греху Онана.
Тукан постукивает клювом по блюдцу и выкрикивает что-то вроде: «Кро-о!»
– Минеер! – Якоб заливается краской. – Вы меня совершенно неправильно поняли! Я бы никогда…
– И ведь на самом-то деле вы вовсе не барышни Аибагавы возжаждали. Вас увлекает само по себе явление «восточная женщина». Да-да, загадочные очи, камелия в волосах, кажущаяся покорность. Сколько сотен одуревших от страсти белых мужчин на моих глазах увязли в этом приторном болоте!
– Доктор, на сей раз вы ошибаетесь. Нет никакого…
– Натурально, я ошибаюсь! Наш Домбуржец восторгается жемчужиной Востока исключительно из рыцарственных чувств. Вот она, несчастная обезображенная девица, отвергнутая соплеменниками, и вот вам западный кавалер – он один способен разглядеть красоту ее души!
– Позвольте с вами проститься. – Якоб не в силах долее выносить эти издевательства. – Хорошего дня.
– Уже уходите? И даже не предложите взятку, что зажата у вас под мышкой?
– Это не взятка, – отвечает Якоб полуложью. – Просто подарок из Батавии. Я надеялся – как понимаю теперь, глупо и напрасно – подружиться со знаменитым доктором Маринусом, и Хендрик Звардекроне из Батавского научного общества посоветовал мне привезти вам ноты. Но, как видно, простой невежественный писарь недостоин вашего августейшего внимания. Не смею более докучать.
Маринус внимательно смотрит на Якоба:
– Что же это за подарок такой, если его предлагают, только когда от получателя что-то понадобилось?
– Я пытался вручить его при нашей первой встрече. Вы захлопнули крышку люка прямо мне на голову.
Элатту окунает бритву в миску с водой и вытирает листком бумаги.
– Я подвержен приступам раздражительности, – признается доктор и машет рукой в сторону книги. – А кто композитор?
Якоб зачитывает вслух надпись на титульном листе:
– «Доменико Скарлатти, произведения для клавесина или фортепьяно; отобраны из числа рукописей изящного собрания Муцио Клементи… Лондон… Продаются в мастерской мистера Бродвуда, изготовителя клавесинов, Грейт-Палтни-стрит, Гольдн-сквер».
Из-за окна доносится крик петуха. Кто-то шумно топает по Длинной улице.
– Доменико Скарлатти, говорите? Далеко же его занесло.
Равнодушие Маринуса слишком беспечно, чтобы быть непритворным.
– Как занесло, так и унесет. – Якоб поворачивается к двери. – Не смею долее беспокоить.
– Постойте, не дуйтесь, Домбуржец, вам не идет. Барышня Аибагава…
– Не женщина легкого поведения, знаю. Я и не смотрю на нее в таком свете. – Якоб рассказал бы Маринусу про Анну, но недостаточно доверяет доктору, чтобы раскрыть перед ним душу.
– В каком же тогда свете, – осведомляется Маринус, – вы на нее смотрите?
– Как на… – Якоб ищет подходящее сравнение. – Как на книгу, чья обложка
