любил подпортить праздник, но каждый раз это было кстати. Люди понимали, что их радость беззаконна и потому она становилась еще слаще. Толстой и это знал, потому что к 110 годам он знал всё.
Не знал, правда, только почему у его детей от третьего поколения медсестёр иногда встречается шоколадный цвет кожи.
Беседы с Иваном
1
– Странные вещи происходят в нашем отечестве в последние триста лет, – задумчиво сказал Иван.
– Что за число такое? – спросил я.
– Да как же, – сказал Иван. – Триста лет назад были два царевича – Иван и Петр. А остался один. И имя Иван, как всем известно, потеряло с тех пор свои права.
– А что так вдруг?
– Вы знаете, я так предполагаю, что само название «русский» также претерпело метаморфозы. Теперь, в новое время, оно стало иметь смысл воинственный. Не случаен «росс» Ломоносова, не случайны изменения облика и одежды. Нечто легионерское, гладиаторское, башибузукское появилось в бесчисленных «кумпаниях». Это породило бессмыслицу в повседневной жизни и двойное бытие в сфере интеллектуальной. Стоит вам усомниться, косвенно хотя бы, в истинности таланта Пушкина или в полезности дел Петра, как вы рискуете оказаться побитым. А святые имена Чехова или Тютчева можно топтать без опасений – в них нет столь ценимых в новое время неразборчивости, цинизма, маккиавеллизма…
– Но-но, – сказал я, – что это вы, действительно…
– Вот видите, – сказал Иван.
На этом наша первая беседа окончилась.
2
Иван стоял в тени липы и задумчиво смотрел на очередь людей. Очередь змеилась по бетонным ступеням универсама и заворачивала за угол, в винный отдел. Люди терпеливо стояли на самом солнцепеке, и в них, в их терпеливых лицах, было вечное.
– А, здравствуйте, – сказал Иван. – А я, представьте себе, стою здесь уже больше часа и не могу оторвать взгляда. Давайте понаблюдаем.
Мы стали смотреть.
По-видимому, Иван обладал каким-то корректирующим действием на мое восприятие. Если обычно я ждал от таких очередей каких-то скандалов или раскрытия характеров, то теперь, стоя рядом с ним, напитывался исходящим от очереди упорством. Люди почти не разговаривали, они стояли молча, со спокойными, непроницаемыми лицами и двигались мелкими-мелкими шажками.
– Вы думаете, они не знают о том, что алкоголь разрушает их? – спросил Иван. – Никто так этого не знает, как много пьющий человек, просыпающийся утром. Но они стояли, и будут стоять, покупая отраву для своих детей, мужей, жен, отцов, друзей. Нет здесь никаких болезненных, патологических устремлений. Это – сражение. Они не могут не сражаться, не могут и не хотят организовывать себе быт, строить долговременные здания, разбивать цветники. В них заложена гигантская страсть к сражению. Если во внешнем мире нет битв, они начинают биться со своим телом и разумом.
– Нет, –
