с облегчением выдохнула, вытирая со лба капельки пота. Перед моими глазами стояли высоченные ворота. С виду они были точь-в-точь как главная дверь в квартире Камиллы Штейн, только та всё же поменьше.
Нет уж! Ещё здесь мне её не хватало. Кстати, чего-то действительно не хватает. Ну конечно! Ворота есть, а стен, самого ограждения, что охраняло бы город или деревню, нет.
Зачем тогда ворота? Если можно обойти их стороной. – Тупица какая. То есть за ворота ты попасть не хочешь? – прошептала сойка.
– Не хочу. Куда там идти-то? – пожала я плечами. – Не понимаю.
Сойки переглянулись, и одна из них, с синими крыльями, покрутила крылышком у своего виска, указывая на меня.
– Она точно – «ку-ку», – сказала птица и, отсчитав на три клюва от ворот, уперлась им во что-то невидимое.
Мне вдруг показалось, что это «что-то» может быть стеной, скрытой от человеческих глаз. Вдруг сойка постучала по неосязаемой поверхности, будто проверила её на прочность. Стук этот очень напоминал звон хрустальных бокалов из сервиза моей матушки, празднично чокнувшихся за La Fête nationale[13].
– Это алмазная стена. Крепче её не бывает. И если ты её не видишь, не значит, что её нет, – важно произнесла сойка. – Ты, наверное, и слова на «ч» не знаешь?
– Не знаю я никакого слова. Ну, или вот «черт!», идите к черту. И хватит меня мучить! – не выдержала я.
Но тут сойки встрепенулись, распушив крылья, набросились на меня и давай клевать! Все дружно и каждая в отдельности. Вдруг за стеной кто-то со слоновьей силой протрубил в рог. Трава трусливым хамелеоном побледнела и сделалась голубой, а тучи, столкнувшись лбами, разлетелись по полю брызгами. Сойки, собравшись в языческий круг, вспыхнули бенгальским огнем и испарились, словно их и вовсе не было.
Я глядела на высокие ворота и потирала ладонями разболевшуюся от птичьих тумаков голову. И внезапно заметила, как за алмазной стеной проплыли две крупные тени. Они явно двигались к воротам и что-то шептали.
– Она и не собирается входить, – сказал кто-то хриплым, воинственным голосом.
– Кажется, да. Она точно из Штейнов? – отвечал ему голос неизвестной мне взрослой мадам.
– Точнее не бывает. Но если она не верит, пусть сидит дома! Лука мог бы и не трубить сегодня, – заключил хриплоголосый незнакомец.
И я услышала, как кто-то раздосадовано зафыркал и, выждав, когда две большие тени исчезнут, взвыл. Так воют добрые, но одинокие звери.
Я испугалась. Развернула коляску в сторону дома и рванула что было сил. Вот только где она эта сторона дома? Понимая, что на коляске я далеко не уеду, я вспомнила слова соек «Ленивая девчонка! Вставай же, вставай!». Я приподнялась на дрожащих руках, чтобы выскочить из своего «двухколесного трона». Ещё и ещё раз, но тщетно! Я позорно вывалилась из коляски на мягкую траву, источающую аромат сладкого молока. И тут та самая мелодия вновь схватила меня за ухо, на этот раз как нашкодившего ребенка:
Бьется сердце, мир волшебный!
Чарумдракози…
Чарум
День независимости Франции (
