он не выдержал, вскочил и, распахнув дверцу экипажа, закричал:
– Лука! Пов-ворачивай! Поворачивай наз-зад! – голос его дрожал, слова путались.
– Нет! Нет! – воскликнула девушка, вцепившись в полу его колета и заставляя сесть.
Слуга успел натянуть поводья, и оба рухнули на скамью.
– О Михалек, милый, добрый, нежный Михалек… Я знала, что ты мне поверишь, но откажись от мысли сводить счеты с теми, кто сильнее нас в тысячу крат! Настоятельнице Китерии покровительствует королева, это она запустила сию страшную машину, изготовляющую блудниц, точно гравюры, для своего Эскадрона. Ей стало мало тех девиц, преданных ей телом и душой, с помощью коих она сводит с ума министров и придворных, превращает врагов в преданных друзей, губит невинных, а преступников спасает от кары. Она возжелала, чтобы ее главное оружие никогда не давало осечек. И, как известно сталь, прежде чем стать добрым клинком, проходит через руки кузнеца, так и мы должны были пройти школу мадам Монвилье. Ты не изменишь этого… Тебя схватят и замуруют в одну из стен. Единственно о чем я прошу тебя, не покидай меня… Я знаю, какое поручение дала герцогиня своему посланнику – посадить меня на судно, идущее в Испанию… Более того, чтобы самим не попасться в руки порожденного ими чудища – суда инквизиции, они замыслили сделать такой крюк. Ведь достаточно перемахнуть через Пиренеи, чтобы оказаться на месте, но они предпочли отправить меня морем. И посланником они выбрали тебя лишь за тем, что придать поездке естественный оттенок. Брат, покровитель, забирает сестру из монастыря с тем, чтобы передать ее будущей госпоже. А уж как госпожа распорядится – это монастыря и мать-настоятельницу не касается. И если вдруг кого и обвинят в сутенерстве – это тебя! Но никак не высокородную особу, которой я перепоручена.
Несколько минут Михаль не мог произнести ни слова, затем схватил сестру за локти так, словно желал встряхнуть и привести в чувства. Без отрыва он продолжал гипнотизировать ее глаза, по-прежнему черные как пропасть и расширившиеся от тревоги…
– Если все это правда… – дрожащим от волнения голосом наконец произнес он. – Если все, что ты говоришь, – правда, что же нам теперь делать? – И тотчас ответил сам: – Ехать домой, в Гощу. Ты останешься там. А я вернусь сюда и…
– Нет! Только не домой! – вскричала Мадлен. – Это опасно… Они найдут меня там, и тогда не миновать нам обоим… и нашей матушке смерти. Настоятельница отпускала меня с большим трудом – она подозревает, что я обо всем догадываюсь, и не скрывала того, что желает, чтобы смерть прибрала меня к рукам. Тебе и не представить, сколь глубоко болото, в котором они увязли! Но поделать ничего не могут – если я сгину в пути, герцогиня, верно, потребует другую девушку. Матери настоятельнице придется умертвить всех избранных пансионерок, чтобы уничтожить следы ее тайной деятельности. Моя задача – сыграть перед его величеством безупречную праведность… Возможно, подобно Орлеанской Деве, мне придется доказывать свою непорочность, олицетворяющую
