всю Европу и практикуя, как искуснейший хирург, он умер на борту торговца, что направлялся в Новый Свет. Люцек был редким гостем в родной Гоще, но того было достаточно, чтобы превратить замок в логово колдуна, где дюжина комнат была заполнена дьявольскими приспособлениями, а еще дюжина – полками с дьявольскими книгами. Слава о его похождениях легла темной тенью на семейство Кердей.
Никого, кроме матери, которая с горя помешалась и заперлась в одной из башен крепости, младшей сестры, да старого слуги Анжея у Михаля не было. Близкие родственники один за другим отказались от родства. Редкие друзья отреклись, соседи не желали боле водить знакомство. О, если бы не высокая стена и глубокий ров, то цитадель Кердей давно была бы сожжена миролюбивыми гощинцами. Оттого и поспешил Кердей отправить дочь во Францию, а книги и утварь – вывести с польских земель с тем, чтобы обосноваться в Париже и продолжить работу над тинктурой бессмертия.
Новостей из родной Гощи Михаль даже слышать не хотел, всякий раз разражаясь проклятиями и гневом.
Но отчего-то, получив письмо о младшей сестрице, вдруг сердце зашлось особым трепетом, всколыхнулись прежде забытые чувства. Уже мертв был коварный чернокнижник, не пора ли ненависти остыть? Привезти сестру в Гощу, порадовать мать возвращением ее чад в отчий дом…
В тот же день молодой послушник явился к настоятелю аббатства и просил разрешения отправиться в Пруйль.
Грозной цитаделью вырос пред взором Михаля монастырь монахинь-доминиканок из ордена проповедников-созерцателей. Молодой послушник невольно замер перед огромной охровой базиликой романского стиля с тремя порталами и розами на средней выступающей части фасада, с бесчисленным множеством аркад, башенок, увенчанных крестами. Каменная громада вдруг заслонила солнце, поглотив сияющий простор. А когда массивные дубовые ворота отворились, впустив Михаля в святилище, сердцем его овладела тревога. Но монастырский двор, ухоженный и чистый, утопал в молодой зелени и бело-розовых цветках яблонь и груш, укрывавших за собой большую часть построек – они примыкали к капелле и образовывали внутренний двор. В самом центре возвышалась статуя святого Доминика. Умиротворяющая благодать царила вокруг, а сердце Михаля продолжало отбивать тревожный набат.
Его препроводили в приемную. Он потоптался там с четверть часа. Следом вдруг низенькая юркая монашка шепнула через решетку, что настоятельница решилась сделать исключение и с будущим бенедиктинцем по вопросу «весьма щекотливому» будет говорить в собственном кабинете.
Китерия д’Альбре-Наваррская встретила Михаля с доброжелательной улыбкой и, молча выслушав рассказ о незнакомце, заверила, что Мария-Магдалена жива и невредима, более того, изнемогает от желания наконец вновь вернуться в Польшу. Михаль, несколько успокоенный, протянул настоятельнице конверт, и пока та, сосредоточенно нахмурив лоб, читала, пытался по выражению ее лица понять, столь ли опасно это
