уроков живописи, – обрадовавшись, девушка не сняла запачканный передник и на ходу оттирала пальцы от краски. Она издала какое-то радостное восклицание, голосок ее ручейком зазвенел в пространстве кабинета.
И Михаль точно почувствовал сильнейший удар.
Он оторопел, он не поверил, что улыбающееся ангелоподобное создание, впорхнувшее из распахнутой двери навстречу розово-золотистому сиянию заката – та самая маленькая Мария-Магдалена, что часами разрывалась от плача в покоях тетки. Когда они расстались, малышке было не более пяти лет: юноша покинул родной дом в Гоще, с тем чтобы отдать часть жизни учению. Теперь она Мари-Мадлен Кердей – настоящая дама.
Его взгляд скользнул от белоснежного лба к сандалиям девушки. И время на мгновение застыло, пространство провалилось, разверзлось, оставив в самом центре сиять свету. Взмах ресниц, шевеление губ, тень улыбки, мягкий румянец – сама жизнь! Вот она какая – ученица Христова, блудница Мария Магдалена. Сама жизнь! Зачем ей дали это имя?!
Михаль вдохнул и позабыл выдохнуть. Кто бы мог подумать, что крохотная девчушка превратится в прекрасную сирену с глазами подобно звездам, голубое сияние коих манит и подобно песнопениям сирен дарует сладкую гибель. Тиснение в груди не сразу стало понятно. Но Михаль вспомнил Екклесиаст и тотчас резюмировал, что имя его сестры синонимично смерти, а сама она – силки. Он отчетливо видел, как мелькнула тень нечистого за ее спиной. Как те прекрасные, но ядовитые цветы она, влекущие, дурманящие, сулящие усладу, но едва незадачливый мотылек коснется лепестков, как мгновенно оказывается съеденным. Демон зла частенько принимает облик прекрасной мадонны. Только черты Девы нежнее и тоньше, и зоркий глаз всегда определит, где святость, а где обман.
Но где святость, а где обман? И могут ли существовать на свете белом черты более нежные, более тонкие?
Мысли обреченного взвились к поднебесью, точно огненный столп; невозможно было удержать столь стремительный их полет.
И мгновенно стыд заставил челюсти Михаля сжаться, а веки словно налились свинцом. Он опустил голову и более ее не поднимал. То ли от усталости, то ли от удивления, колени Михаля подкосились и яркий румянец, точно раскаленное железо, обжог лицо. К чему все эти рассуждения о демонах? Достаточно было одного взгляда на точеную фигурку, которую не скрывала просторная туника, чтобы напомнить, как давно он не сжимал в объятиях тонкого девичьего стана, если не сказать, никогда этого не делал прежде.
Но какой срам подумать об этом в самом сердце святого места, глядя на собственную сестру!
Увы, огненный столп мыслей успел рассыпаться сонмом ядовитых стрел, ранить, отравить сознание и душу послушника, развеять радость долгожданной встречи, заставить сердце клокотать от возмущения.
Не слыша слов приветствия девушки, ее радостных восклицаний и тотчас мысленно вернувшись в свою келью, он принялся сооружать зыбкую конструкцию из бесчисленных оправданий. Муки совести будущего монаха были
