присел на кончик стула. Воцарилась вселенская тоска. «Жизель» обглоданной костью застряла у всех в горле. Что ни концерт, то «Жизель». Казалось, движения и музыка были сочинены еще до сотворения мира. К тому же Настенька «перестояла» на сцене. Была маловыразительна и скучна. Но понемногу оживлялись мышцы, набирали силу… Душа теснилась, искала выхода, выплескиваясь в высоких, зависающих в воздухе прыжках.
И вот тут, откуда ни возьмись, появилась черная кошка. Осторожно прошлась по сцене, застыла как раз посередке, вызвав веселое оживление. Настенька, подобно кошке, тоже испуганно замерла в ожидании.
– Что стряслось? – нетерпеливо выкрикнул Платон Карсавин из зала. – Настенька… ты что стоишь, будто аршин проглотила! Ждешь, чтоб я первый перешел дорогу после твоей кошки?
– Если бы она была не такая черная, – прошептала Настя.
– У ней лапки белые, – подбадривал кто-то из зала.
– Трусиха несчастная! – тоном трагического актера изрек из зала Иогансон, но на сцену не поднялся. Кошка шмыгнула за кулисы, оберегая авторитет маэстро. – Продолжайте! Кстати, ныне помянутая Андреянова не остановила танец, даже когда ей с галерки на сцену бросили дохлую кошку. Прямо под ноги. Андреянова, как ни в чем не бывало, продолжала танцевать. Заканчивала свою вариацию уже под сплошные овации. Оркестра слышно не было. На руках несли из театра… А ты, словно темная деревенская старуха… Приметам веришь! И вот что, Настенька, когда ты из арабеска выходишь на турнан, не забывай – пальцы тут высокие… Правда, черных кошек я и сам смертельно боюсь, – неожиданно по-детски улыбнулся Иогансон.
Настя весело рассмеялась и, нечаянно обернувшись на своего мрачноватого партнера, даже несколько испугалась его откровенно влюбленных глаз… Если бы ее педагог Платон Карсавин сейчас их видел! Непременно бы попросил Настеньку запомнить это состояние. Во время мучительных репетиций Карсавин постоянно просил, чтобы Жизель, глядя на графа, стояла, будто пораженная молнией… Она так и стояла сейчас. В тени пыльных кулис школьного театра…
Известно: все на свете движется любовью. А в Императорской школе танца делалось все, чтобы доказать обратное. Все на свете движется только трудом и прилежанием! Классные дамы во главе с вездесущей Лихошерстовой денно и нощно следили, чтобы между воспитанниками и воспитанницами не было никаких «амуров». Не дай бог обменяться записочкой или улыбкой! Нужно было много хитростей и уловок, чтобы послать любовную корреспонденцию или букетик гвоздик, а в праздники и пасхальное яичко. Была изобретена даже хитроумная система. Вдоль окон репетиционного зала тянулся внутренний балкон, через который можно пройти на половину мальчиков. По обшарпанной лестнице – в переднюю. Это надо было делать только утром, когда ведущая наверх лестница была пуста. Опасное путешествие старшеклассники поручали своим подопечным из младших классов, и те, рискуя, несли амурные признания. Каким-то чудом минуя надзирательниц.
Во время урока танцев
