из цельного пиропа и оправленного в золото. Выше пояса, сливаясь с ним, шла белая, словно алебастровая, полоска обнаженного тела. Второй пояс, такой же ярко-красный, как и сандалеты, обтягивал тело под грудью. Он удерживал роскошную рубаху из карминного атласа; на груди эту короткую рубаху скрепляла единственная фибула-застёжка в виде камеи всё того же аватара Пегаса, небесного покровителя Софии Юстины. Ворот атласной рубахи лежал свободно, обнажая тонкую, как у лебедя, шею.
Удлинённое лицо с острым волевым подбородком было отмечено печатью врожденного аристократизма, прелесть его лишь подчеркивали крохотные серебрянные блёстки, рассыпанные по нему. Главными украшениями этого лица были, конечно же, огромные чёрные глаза, подведенные сурьмой и перламутром, и изумительно очерченные губы; яркий карминный их цвет удачно дополняли блёстки, создавая ощущение высокой чувственности. Блестящие смоляные волосы были уложены курчавыми волнами, а скрепляла их золотая княжеская диадема с танцующим Пегасом. Наконец, на запястьях атласная рубаха была заправлена в перчатки всё того же карминного цвета, обтекавшие длинные изящные пальчики подобно второй коже.
Княгиня София прошлась по комнате перед изумленным взглядом нарбоннской принцессы, давая себя рассмотреть со всех сторон. Не в силах сдержать лавину чувств, Кримхильда издала долгий «О-о-ох!» и закрыла глаза.
– Ну, что ж, мастер, я вижу, вы заканчиваете, – как ни в чем ни бывало произнесла София Юстина. – Это значит, что скоро мы будем готовы отправиться в город.
Кримхильда едва отворила глаза и чуть слышно прошептала:
– Вы… вы собираетесь так… в таком виде… – и замолчала, густо покраснев.
«В таком виде» женщина у галлов считалась бы голой, – вот что постеснялась сказать принцесса своей обворожительной хозяйке.
София Юстина пожала плечами.
– Разумеется, моя дорогая, разумеется! А как же, по-вашему, следует одеваться для светской прогулки?
Этот вопрос заставил Кримхильду покраснеть ещё больше, если это было вообще возможно. Затем она представила, как будет выглядеть рядом с этой ошеломляющей женщиной в её более чем смелом и соблазнительном наряде, и сложная гамма чувств, от стыда и страха до зависти, обиды и возмущения, привела принцессу в полнейшее замешательство. Она уже раскрыла рот, – впрочем, она его и не закрывала с того момента, как увидела новый наряд Софии, – чтобы со всей доступной ей вежливостью и твёрдостью отклонить предложение любезной хозяйки, но та опередила её.
– Мастер Давид, – сказала княгиня, – если ты закончил, открой зеркала. Пора явить нашей дорогой гостье её истинную красоту!
Ещё некоторое время прошло, прежде чем София и её цирюльник-модельер совместными усилиями, с помощью духов и нюхательной соли, привели в чувство потрясённую своим новым обликом принцессу.
В зеркале на неё смотрела утончённая красавица с длинными, распущенными до самой талии
