чем чаще беседовал он со старым конюхом. Виглаф любил говорить, что вся эта вежливость и изысканность не имеет смысла, ибо когда-то люди обходились совершенно без них, а куртуазность заменяли верный меч и однажды данное слово. Мишель искренне жалел, что прежние времена ушли навсегда, а прямота и искренность все чаще заменяются утонченным словоблудием. Даже рыцари нынче зачастую предпочитают решать споры не в поединке, но за кубком вина… Неужели норманны стали менее храбрыми и честными? И почему так случилось?
Мать Юлиана учила своего любимца наукам иного свойства. Вдвоем, без всякого сопровождения (баронессу знали и любили в округе, так что бояться им было некого) они ходили гулять в лес, и там Юлиана показывала Мишелю цветы и травы, имеющие целебные свойства, рассказывала удивительные и красивые истории о древних богах, услышав которые любой священнослужитель непременно пожурил бы ее за языческие, неблагонравные сказки, которыми может она смутить еще неокрепшую душу мальчика. Но одно другому ничуть не мешало, и Мишель с одинаковой искренностью возносил Господу молитвы и верил, что цветку больно, когда вырываешь его стебель из земли, а роса – это слезы ночи, горюющей по отнимаемому светлым днем миру.
Мишель любил мать беззаветно. Когда он чересчур увлекался шалостями или совершал очередное безобразие, и она тихо, незлобиво отчитывала его, угрызения совести мучили Мишеля стократ сильнее, чем во время крепкой отцовской порки. Но неуемный темперамент, вопреки чуткой душе, заставлял его слишком часто огорчать мать.
После рождения первенца в Юлиане словно что-то сломалось. Она долго не могла встать, молока было очень мало и пришлось взять кормилицу. Отец Фелот, недурно знакомый с врачеванием, осмотрев Юлиану, посоветовал ей больше не рожать, ибо последующие роды могут окончиться смертью как для матери, так и для ребенка.
Молодости трудно поверить в то, что смерть может оборвать ее счастливый бег. А если юность озарена счастьем взаимной любви, смерть отступает, смиренно склонив голову и скрыв зловещую улыбку – можно и подождать, ведь все жизненные дороги ведут к ней, и нет силы, способной предотвратить конец. Только приостановить, задержать. Не больше.
Юлиана родила девочку, потом еще одного мальчика, и каждый раз все труднее и труднее было ей возвращаться к жизни. Когда наступила четвертая беременность, Юлиана слегла. Роды были такими тяжелыми, что барон Александр, едва не лишаясь рассудка при мысли о том, что может потерять свою любимую жену, не пожелал доверить ее рукам опытных повитух и послал за отцом Фелотом. Опередив гонца, десятилетний Мишель пробежал одним духом расстояние от замка до домика отшельника потайными лесными тропками и сам привел его.
Но было уже поздно. Новорожденный мальчишка прилежно кричал, морща красное личико, а Юлиана лежала, утопая в мягких шкурах, чей мех слипся от густой крови,
