своей спавшей молодой женой-красавицей.
– Голубка моя чистая сладко спит, покойно, тревожный сон не тяготит ее молодую жизнь… Как она хороша! Недаром завидуют мне, что жена у меня раскрасавица. Спи, моя люба сердечная… Да будет тих и покоен твой сон! – тихо проговорил Глеб Иванович и поднял руку, чтобы перекрестить свою спавшую жену…
Поднятая с крестным знамением его рука замерла.
Федосья Прокофьевна заговорила во сне.
– Прощай, мой Владимир… злая судьба нас разлучила… навеки…
– Господи, что я слышу!.. У моей жены, видно, полюбовник есть?.. Владимира во сне она вспоминала… Что же это? Своими ли ушами я слышу? – задыхаясь от волнения, промолвил Морозов.
– Оставь меня… я жена другого… муж старый… а все же муж… – продолжала бредить красавица боярыня.
Бедный Глеб Иванович чуть на ногах стоял.
Ревность, обида, злоба на неверную и преступную жену мучили его. Он хотел броситься на Федосью Прокофьевну, силой и пыткой заставить ее повиниться, а там, вдосталь надругавшись над женой, над ее красой, над ее молодостью, – убить.
Но рассудок взял свое.
Глеб Иванович имел кроткий нрав и податливое ко всякому добру сердце.
«Царь Небесный посылает мне испытание! Надо без ропота нести данный крест. Грешник я… Гордыня меня обуяла, спесь! Вот Господь и послал мне смирение!» – такую скорбную думу думал боярин Морозов.
– Жена моя любая, не ждал я, не гадал, что ты за мою любовь и ласку отплатишь мне позором. Стар я, но все же не след бы тебе смеяться над моими сединами. Господь нас рассудит…
Проговорив вслух эти слова, старый боярин поспешно вышел из опочивальни своей жены, которая продолжала спать самым беззаботным сном, не подозревая, что своим любовным бредом себя выдала.
Глеб Иванович позвал к себе деда Ивана.
Когда дед Иван вошел в горницу к своему господину, то застал его печально сидевшим у стола.
– Ты звал меня, бояринушка? – тихо и ласково спросил дед Иван у Морозова.
– Пожалей меня, дед, я несчастный человек!
– Что ты, бояринушка!
– Правду говорю, дед.
– Да чем же ты несчастен?
– Жена меня обманула.
– Что?.. Боярыня?.. – меняясь в лице, воскликнул дед.
– Да… обманула, надругалась… не пожалела моего славного имени, моих седых волос… полюбовника завела! – со стоном проговорил боярин Морозов, закрывая лицо руками.
– Так ли, бояринушка?
– Так, дед!.. Сама сейчас сказала.
– Как – сама?.. Сама боярыня тебе это сказала? – с удивлением спросил дед Иван.
– Да, во сне… в бреду… Вернувшись из дворца, я застал жену спящей. Во сне при мне она помянула какого-то Владимира, своего любовника.
– Владимира во сне назвала боярыня? – переспросил дед.
– Да… Владимира помянула, змея подколодная! – с глубоким вздохом ответил ему
