в строго нормированную карточную пору ставить на столы жареных молочных поросят и бараний бок.
Ваня же терзал гармонику, сглатывая голодную слюну, поскольку никто не удосужился его покормить. «А чего его кормить, если человек из обслуги, – читалось на лоснящихся от сытости физиономиях. – Каждый должен знать положенное ему место!»
Однако, улучив момент, когда галдящая толпа повела молодых смотреть переполненные добром сусеки, паренек решился хоть малость отведать от застольных щедрот. Тут его хозяин и накрыл:
– Тебя кто звал за стол? – загудел в самое ухо. – Твое место вон там, в углу. Сиди и пиликай, коль позвали… Тут не для тебя приготовлено…
Вообще-то Ваня был парень незадиристый, спокойный, а тут жар ударил в лицо. Да и кулачищи вполне увесистые – так и захотелось дать в толстое рыло. Но, поднявшись во весь гренадерский рост, разодрал вдруг в клочья меха и, кинув то, что осталось под ноги, сказал, угрожающе играя желваками:
– Я про кулачье только читал, а сейчас вот и увидеть пришлось…
Дома хотел соврать, что гармошку потерял, а потом решил поведать правду – все как было.
– Ну, вот видишь, – засмеялся отец. – И к тебе, наконец, пришло классовое прозрение. Не журись, сынок, наступит время, купим тебе настоящий тульский баян… А этот кровосос все равно плохо кончит…
Как в воду глядел, посадили однажды заготовителя со всей свадебной компанией, с конфискацией всего наворованного, причем надолго…
Послевоенная Шкуринская возрождалась активно, но не просто. Даже через толщу лет с трудом, но можно себе представить масштаб страданий, прокатившихся по крохотному клочку земли, что с великими трудами осваивали, с любовью возделывали десятки поколений, создавая то, что назвали потом родиной отцов и дедов.
Через нее знойным летом 1942 года с огнем и мечом шли в глубину кубанских просторов: к Краснодару, Майкопу, Новороссийску, к советскому хлебу, нефти и морю – танки генерала Клейста, покорителя Франции, Польши, оставляя после себя выжженные земли, с обещанием жечь и вешать всех, кто этому будет препятствовать.
Много позже Иван Тимофеевич, перебирая материалы первого послевоенного года, убедился, что в половину станичных дворов мужики с фронтов так и не вернулись. Похоронные извещения приходили со всей Европы, последние из-под Остравы, аж с берегов Дуная.
Так и поднималась Шкуринская, тяжко, без опоры на трудоспособных. Больше на баб, калек да детей школьного возраста. Но поля тем не менее вскоре загудели надсадно-дымными голосами (горючее ни к черту!), хоть и редких, но все-таки моторов.
Правительство, понимая, что из всех освобожденных Кубань быстрее даст реальный урожай, принимает решение оказать возрождающимся хозяйствам Краснодарского края материально-техническую поддержку и направляет туда партию техники: тракторы, плуги, сеялки, культиваторы и даже комбайны.
Одна беда – поля густо «засеяны» минами и неразорвавшимися боеприпасами, вплоть до авиабомб.
