через поваленное дерево, раздавленная мышь, не успевшая ускользнуть в нору, и пульсирующая в мозгу уверенность, что навка не могла быстро уйти очень далеко.
Глаза увидели ее раньше обоняния. В стороне от запаха. Но близко, нереально близко белая хламида. Не та. Другая. Плевать. Сначала умрет эта. Потом та. И еще одна. И еще…
Бешеный зверь всегда бежит прямо, но я не бешеный и не просто взбешен. Запах и его направление откладывается в памяти, а зрение намертво фиксирует девушку. Тело инстинктивно изгибается в прыжке, вспахивая влажную лесную подстилку, скользит боком по росной траве и резко меняет направление, начиная обратный отсчет последних секунд существования навки.
Три.
Навка умрет при звуке ноль.
А она торопливо идет навстречу вечности, плавно двигается, синхронно моим гигантским прыжкам.
Два.
«Я растерзаю ее над землей в клочья, подбросив в воздух одним ударом», – мозг на лету выбирает конечность, которую я вырву первой.
Странно, но она, похоже, и не собирается защитить себя. Показывает мне руку.
Один.
И в этот момент палач, занесший топор в моем разуме, роняет его себе на ногу, выключая счетчик.
Глаза втыкаются в несколько рубиновых капелек, сверкающих в лунном свете на протянутой ко мне ладони. Затем девушка в белой тунике начинает сжимать кулак. И я, в последний момент, отклонившись головой в сторону, пролетая оскаленной пастью в считанных миллиметрах от ее лица, вижу, как пальцы успели прикрыть рубиновый отблеск, и мое плечо сшибает девушку на землю.
Останавливаюсь, выворачивая назад шею, не теряя навку из виду ни на мгновение, в десятке метров дальше. Медленно возвращаюсь в себя и осторожно, как к ядовитой змее, подхожу к ней, размазывая по голому телу раздавленные в слизь листья и налипшую лесную труху, пытаясь отряхнуться руками. Навка поднимается. Ничего страшного с ней и не могло случиться. Я только зацепил ее. Вот, даже тунику не порвал.
Девушка поворачивается ко мне. «Ты успел увидеть», – показывает жест спокойствия.
Между нами только узкая полоска лунного мерцания. Навка удивительно высокая, до подбородка мне, наверное. Ночной свет вплетается ей в волосы, цепляется за ресницы, отражается в зрачках, струится по гладкой коже лица, серебрит блеском приоткрытые губы, вспыхивает влажными искорками на эмали зубов. Я перевожу взгляд ниже. Идеальное тело можно угадать и под этими странными одеждами. Черт. Природа обработала навку, как в фотошопе, по высшему разряду, глаз не отвести.
Злобная брань хрипло клокочет у меня в горле:
– Не вздумай их бросить, нежить, и тогда я оставлю твои кости при тебе. Обещаю.
Улыбка трогает ее губы, с которых нежным мурлыканьем слетают нотки музыкальных слогов, а не обычная речь:
– Зачем? Это же для тебя.
Я не могу понять, каким образом семена-звездочки
