на некоторое время застыла, словно пытаясь что-то вспомнить. – Вон замок дурацкий на дверь повесила, запираешься.
– Если бы не запиралась, Генка давно бы меня достал. Он после выпускного ко мне полез…
– Врешь! – Мать стукнула ладонью по столу так, что стопка с водкой опрокинулась, и кусок хлеба упал на пол. – На фиг ты ему, пигалица, сдалась. Генка меня любил, и трахались мы чуть ли не каждый день.
В памяти Тани всплыло рыхлое тело отчима с набрякшим от эрекции членом. Она невольно передернула плечами.
– Хватит, мама. Я в Генкиной смерти не виновата, – с трудом сдерживая раздражение, сказала Таня.
– Зря бабка меня от аборта удержала, – процедила сквозь зубы мать. – Все с тебя и пошло. Если б бабка тебя не притащила, мать не разозлилась, и Ленька был бы цел! Но ты базлала, как резаная, вот мать Леньку и порезала. А теперь вот Генку сглазила. Я видела, как ты лыбилась, когда узнала, что его в командировку послали. Понятное дело, какие командировки в полиции. Или к бандитам, или на войну.
– Что ты такое говоришь?.. – от возмущения у Тани перехватило горло. – Я твоего Леньку сроду не знала, а Генка твой – подонок. Беззащитных до крови избивал, меня хотел изнасиловать. Я с выпускного пришла, а он… он…
– Не бреши! – завизжала мать. – Таких, как Генка, теперь мне сроду не найти. Ты вот холодная, как лягушка, не понять тебе мово женского нутра. И опять же… – Мать грубо выругалась, – Пенсию евонную жена получит, хоть и жил он со мной. Теперича ни копейки не получишь.
– Мне и не надо.
Таня вскочила со стула и бросилась к себе в комнату. Двойственные чувства раздирали ее. С одной стороны, мать правильно догадалась: Таня действительно была рада, что больше никогда не увидит лоснящееся лицо отчима с гадкой усмешкой на лице, никогда не встретится с его зеркально-холодным взглядом, не услышит мерзкой возни на супружеской скрипучей кровати. Но смерти Генке она не желала.
– Ведьма ты…
Таня подняла голову. Перед ней стояла мать, держа зажженную сигарету прямо перед собой.
– Ты – ведьма, – повторила она. – только несчастья чрез тебя.
– Неправда, – тихо сказала Таня, но мать, развернувшись, уже удалилась, бормоча проклятья себе под нос. – Неправда, – крикнула ей вслед Таня и заплакала. Ей внезапно стало холодно. Вся дрожа, она закуталась в старый, но по-прежнему мягкий шерстяной плед, которым укрывалась еще баба Софа.
Таня плакала, уткнувшись в подушку, пока не заснула. А под утро ей приснился странный сон…
Шершавая рука легла на плечо. Таня вся сжалась от страха, хотя знала, что это всего лишь ночное видение. Она попыталась скинуть руку, но тут почувствовала, как пальцы гладят ее по волосам и тихий, спокойный голос шепчет: «Не бойся, я с тобой». Не оборачиваясь, она понимает, что это баба Софа пришла ее утешить.
Развернувшись, Таня утыкается в мягкие, полные груди. «Бабушка, что мне делать? – спрашивает она, вдыхая уютный запах ванили и ландыша. – Меня никто не любит». – «Сама люби», – отвечает баба Софа.
