а значит, и продажи квартир, появление частных банков, рынков и магазинов, финансовая пирамидщина и проч., их горячо интересовало. А раз интересовало, так, значит, в НРС, газете, выходящей для них, и печаталось. У половины эмигрантов, особенно старшего возраста, и особенно у тех, кто в оставленной стране чего-то добился – должностей и известности (даже самых минимальных), или любого ощущения нужности – пульсировала остаточная ностальгия, хотя большинство в ней и не признавалось. Во-первых, слишком уж большой кульбит в собственной судьбе был проделан каждым, а во-вторых, лишь за несколько месяцев перед тем танковые орудия в Москве били по фасаду Белого дома. Нет, о возвращении никто не думал. Но интерес к России, который несколькими годами позже резко пошел на спад, тогда был еще очень горяч, и газета этот неостывший интерес эксплуатировала.
Раз печатаешься, так естественно, что тот орган, в котором печатаешься, и читаешь. В газете попадалось много интересного. Коммерческие объявления не занимали тогда еще столько места, сколько стали занимать впоследствии, и из номера в номер непрерывной чередой шли статьи, касавшиеся самых интересных, а часто и совершенно закрытых (для бывшего советского человека) тем прошлых десятилетий – Китайско-восточной железной дороги, советско-финской войны, власовского движения, создания атомной бомбы, гражданских войн 1970-х годов в Африке, истории гибели на Дальнем Востоке корейского лайнера и т. д. Манило бросить все и только читать, читать. Троцкий, Лоуренс Аравийский, Киров, Черчилль, Борман, Бажанов, Скорцени, Кадафи – нырнешь в газету – и полдня как не бывало…
Вот так, листая «Новое русское слово», я и наткнулся на главы из книги Сергея Хрущева «Кризисы и ракеты». Отсюда все дальнейшее и проистекло. И, неожиданно для себя самого, я влез в тему, которой, вообще говоря, никогда не занимался.
Итак, газета «Новое русское слово», Нью-Йорк. 1 апреля 1994 г. (Впрочем, перед этим я рекомендовал бы читателю заглянуть в упомянутую книгу Сергея Хрущева).
О ракетах и кризисах
В апреле 1970 года военкомат послал меня, как офицера запаса, на переподготовку. Демобилизовывался я за девять лет до того с атомной подводной лодки на Севере, туда же меня и отправили снова. Но то ли всем было ясно уже, что временному человеку около реактора делать нечего, то ли флотское начальство было озадачено тем, что я уже года два был в Союзе писателей, но никакой инженерной переподготовки от меня не потребовали, пересылку же мою, видимо, сопровождал какой-нибудь телефонный звонок, и по прибытии на атомную подводную лодку я получил отдельную каюту, которая, как тут же выяснилось, оказалась не просто хороша, а значительно просторнее и удобнее, чем командирская. Помня дикую тесноту подводных лодок, на которых мы проходили практику в училищные годы, и предполагая, что месяцы стажировки будут жизнью в мышеловке, я возликовал. Я был в той поре начальных литературных опытов, когда был бы только свой угол да бумага с карандашом. А тут мне дали… кабинет.
Нет,
