ХХ съездом, я услышал лишь много позже. Но о том, кем хотел при помощи этого съезда представить себя Н. С. Хрущев всему миру, чем, на мой взгляд, этот съезд в действительности был, и каким сантиметром, как теперь уже всем видно, были отмерены сверху дарованные после этого съезда гражданские свободы, скажу, если придется к месту, несколько позже. Тогда же, в середине пятидесятых, наше военно-морское училище, я имею в виду курсантскую массу, в гораздо большей степени потрясли, к примеру, взрыв и гибель в Севастопольской бухте линкора «Новороссийск». А большая политика, так нам казалось, вершилась где-то очень далеко от стен училища, и нам, признаться, не могло и в голову прийти, что очень скоро дело дойдет и до нас.
В выпуске 1954 года Ленинградского Нахимовского училища было 20 медалистов. По существовавшему положению медалисты имели право выбора высшего училища, и в тот год девяносто процентов из закончивших с медалью пожелали иди в самое трудное из всех инженерных училищ – «Дзержинку» (Высшее военно-морское инженерное училище им. Дзержинского). Да при том еще на самый свирепый факультет – на кораблестроительный.
Каждый из нас при этом думал о себе, разумеется, как о будущем светиле кораблестроения, не меньше академика А. Н. Крылова. Одним словом, жезлы в ранцах были маршальскими. Но и «Дзержинка» в те годы по уровню выпускавшихся специалистов слыла среди военно-морских училищ чуть ли не Сорбонной. Что же касается корфака, то высоколобость читавшихся на этом факультете курсов по строительной механике, гидродинамике или теории корабля с конца 1940-х была уже такой, что не привлекала, а отпугивала. Дошло до того, что факультет стал недобирать желающих, и случившийся в 1951 году недобор был восполнен «комсомольским», то есть принудительным, добором из принятых в гражданские вузы. При Сталине это было просто – забрали, переодели, и посмей рот открыть. Другое дело – таких выучи. Эти горемыки по годам были для нас старшими, но мы с жалостью и, что говорить, слегка презрительно на них смотрели. Преподавателям не удавалось скрыть, что со старшими курсами (когда наш был первым) они маются. Мы же сразу стали считать Инженерный замок (тогда корфак «Дзержинки» занимал только что отремонтированную после военной разрухи его часть) чем-то вроде масонской ложи кораблестроения. И занимались яро. Дым, можно сказать, шел. Мы действительно попали туда, куда стремились. Да только рано обрадовались. На флотах что-то происходило, и вскоре нам сообщили, что корабелов выпущено намного больше, чем требуется. В связи с этим после третьего курса половину из нас в приказном порядке перевели на электрофакультет. Среди переведенных оказался и я. За три недополученных на электрофаке года нас переучивали два месяца. Невообразимая каша в головах стояла весь следующий год.
Хрущевская политика двигалась рывками и блошиными прыжками – кукуруза, совнархозы, догнать Америку по молоку, целина… Очередной прыжок в сторону военного флота эта политика сделала уже вскоре… Главой государства завладела мысль о ракетах, запускаемых с атомных подводных
