гостиницы и пошли в «общую», как простой народ. Там было чисто, но спать на деревянной скамье было жестко. Ели из простых жестяных тарелок, умывались из общего рукомойника. А тут еще дети плакали и болела голова от духоты и спертого воздуха. И это все после моей светлой уютной комнаты!
Ночь не дала отдыха. Утром обедня. Лиза опять подходила к Святой Чаше.
– А когда же ты исповедовалась? – спросила я.
– Смотри на себя, и довольно с тебя! – был ее ответ.
После обедни был завтрак из пшенной каши, которую принесли на стол в ведре, и все, кто хотел, ели. Затем мы пошли осматривать хозяйство монастыря. Меня заинтересовали мастерские. Светлые просторные комнаты, уставленные в ряд пяльцы; монашенки-послушницы шьют, вышивают шелком и золотом, бисером и жемчугом красивые вещи: ризы к иконам, пелены на надгробья, разные панно, подвески. Какая трудоемкая ручная работа, какое мастерство!
В другой зале шьют платье – ведь в монастыре более тысячи монахинь, все свое для своих. Шьют и белье для армии, зеленые гимнастерки, суровые рубашки. Зал золотошвеек: шьют эполеты, погоны, вяжут аксельбанты для армии – это государственная нагрузка. Руководят всем также монахини. Откуда вкус, изящество рисунка?
– С детства приучают к послушанию, а Господь всему и умудряет, – разъясняет проводница. – Трудолюбие выращивает талант.
Осмотрели сиротский дом для девочек. Няни-монашки ухаживают за детьми.
– Чьи же дети?
– Да разные случаи сиротства и бедности, а теперь и беженцы от немцев из занятых губерний. Содержат за счет монастыря.
В художественных мастерских шел урок рисования. При монастыре есть школа для детей. Девочек учат писать иконы, но сейчас они рисуют разные фигуры из кубиков со слепков. Несколько девочек десяти-двенадцати лет – в длинных черных платьях и скуфейках.
– Они уже хотят быть монахинями.
– В десять-то лет? – ужасаюсь я.
– Так уже видно по их характеру и сердечному расположению, что они склонны к монастырскому житию, не любят мира.
Везде трудолюбие, молчание, молитва! Взрослые монахини пишут иконы. Живописное Распятие надолго осталось в памяти.
В Дивеево принимают только девушек, вдов не принимают – так заповедал преподобный Серафим; потому и называется – Дивеево (Дева). Здесь все готовое для насельниц: и одежда, и стол, – зато весь труд, кому какой дадут, никем не оплачивается, все делают «по послушанию». В монастыре много всяких служебных построек: огород, сад, скотный двор, пчельник, – всего мы не могли обойти. Все делают монахини.
После ужина – постной лапши с грибами – одна из монахинь стала обходить всех с блюдом.
– Сколько же за день с четверых? – спросили мы.
– По усердию! – был ответ.
Матушки наши оценили: и нам недорого, и усердие показали. Вечером надо было ходить по «Серафимовой дорожке» – это небольшая насыпь с утоптанной тропинкой; шли с Иисусовой молитвой и четками.
