в 1943 году, а в июле 1944 пришла похоронка на брата. А в 45-м она встретила отца. Тот и не признал в вытянувшейся стройной, как березке, девушке дочку. Полине тогда едва исполнилось четырнадцать. Она тоже не признала в этом постаревшем, с врезавшимися в лицо морщинами, с седыми висками, обросшем мужике отца. Только глаза – серые, живые – горели. Она вспомнила, как вдруг хлопнула за ее спиной входная дверь, как она оглянулась и встретилась взглядом с ним. Какое-то время стояла, оцепенев, потом уронила на пол сковородку и бросилась к отцу и долго поливала видавшие виды гимнастерку накопившимися слезами. Вечером они сходили на кладбище к маме. Помолчали, вспомнили брата… и продолжали жить.
У отца было много ранений, но руки-ноги на месте – это главное. Как он говорил, лишь одно – коварное. Однажды его зацепило осколками от мины. Какие смогли – извлекли, другие бродят в теле, причиняя нестерпимую боль. Чего-чего, а ее мужчина не боялся, хотя мучился страшно. Да и скончался внезапно. Встал как-то, потянулся, да и упал замертво. Восемнадцатилетней Полине потом показали осколок, который оборвал жизнь отца, войдя в сердце. Потом она долго жила одна… Затем вышла замуж за Федора, через три года родилась Света, а еще через пять – развелась. Вырастила дочь… Всего три года назад перед Светой открывались хорошие перспективы, и она проходила практику на самом крупном заводе региона. Два года назад еще не было Малушки, и вот уже полгода нет Светы… Растаяла, угасла на глазах, как ясный день. Только и осталось вспоминать ее, да Ромалу любить за себя – бабушку – и за маму…
– Ты, сынок, за нас не беспокойся, – сказала женщина парню.
Он тяжело вздохнул, прошелся по комнате.
– А за кого мне еще беспокоится, – сказал он, глядя в окно, – вы моя семья.
–Яша, мы с Малушкой обеспечены всем. Все у нас есть. Я, слава Богу, здорова. Что еще нужно?!
Парень вновь сел за стол.
– Малушка совсем забыла маму, – вдруг сказал он.
Полина Яковлевна подняла голову. К горлу тут же подкатил горячий колючий ком. Она сделала над собой усилие, чтобы не расплакаться.
– Что же ты хотел?! Она еще совсем маленькая, – проговорила теща в ответ, а голос казался чужим.
– Я знаю, просто так быть не должно. Это я во всем виноват. Если бы Света не познакомилась со мной… была бы жива, – совсем тихо произнес он.
Полина Яковлевна вздохнула. Сколько раз за эти последние два года думала об этом! Только как правильно говорил ее отец: если бы, да кабы, во рту выросли б грибы. Ведь именно его – этого черноглазого цыгана – мать обвиняла в болезни, страдании и смерти своей единственного ребенка. Каково это – схоронить дитя, выношенное, рожденное в тяжких муках, выращенное с любовью, а потом схоронить!? Что страшнее?
– Если бы бабка мне рассказала все, что ожидает Светочку со мной, я бы исчез. Уехал, и она бы осталась жива, – сказал Яша, тяжело вздохнув.
Теща с недоумением спросила:
– Не уж-то ты
