в бухте, где стоял вмерзший в лед, первый «Ворон». Тем не менее, сэр Николас решил, что о подробностях его пребывания у медных эскимосов знать никому не стоит:
– Я нашел могилу отца и привез его тело домой… – упрямо сказал Ворон, – и я уверен, что моя мать ничего не придумала, о капитане Крозье. Правда, когда я навестил племя, он уже умер… – Мишель закатил глаза:
– Разумеется. Амундсен, между прочим, пропал, как и вы… – он не смог удержаться от колкости, – в двадцать восьмом году, его самолет исчез, над Баренцевым морем. Может быть, он тоже… – старик смотрел вдаль, на вулканы:
– Может быть, – сварливо сказал Ворон, – Амундсен был мой ровесник, одногодок. Ты мальчишка, ты в первый раз на севере, то есть на юге. Тебе такого никогда не понять… – он попробовал суп:
– Почти готов. Соль в горах нашлась, очень удачно. Насчет Амундсена мне твоя жена сказала, – он подмигнул Мишелю, – видишь, я не зря тебе бритву отдал. Хорошая бритва, между прочим. У меня другой нет, будь с лезвием осторожнее… – Мишель напомнил себе, что Ворон тридцать лет жил один:
– У него других вещей не появится. Понятно, что он скуповат, даже слишком… – старик не предложил им с Лаурой переехать в дом:
– Ничего страшного… – Мишель слышал тихий, счастливый шепот жены, – мне и здесь хорошо, милый. Ты знаешь, что мне с тобой везде хорошо… – Мишель не мог согнать с лица улыбку:
– Теперь все правильно, все, как надо. Господи, спасибо Тебе, спасибо… – он оставил Лауру дремлющей, в гнездышке из шкур. Растрепавшиеся, спутанные волосы, закрывали лицо жены. Мишель не думал о ее шрамах:
– Фон Рабе, мерзавец, мертв, и больше нечего о нем вспоминать. Бедная моя девочка, ребенок мертвым родился… – Лаура сказала, что малыш, мальчик, не дожил до срока:
– Я никому не говорила, что беременна, а на осмотре они больше моим шрамом интересовались. Я сама рожала, в комнате, в бараке… – по словам Лауры, ее держали в отделении для подпольщиц, из Западной Европы:
– Мы не знали, с кем рядом сидим, перестукиваться было опасно… – Лаура смотрела в голубые глаза мужа:
– Я вижу, что Мишель мне верит, но я не могу, не могу признаваться во всем… – она, правда, не скрыла, случившегося в Лионе. Мишель целовал ее:
– Это было насилие, и больше ничего. Фон Рабе поплатился за преступления. Когда мы доберемся до союзников, поплатятся и остальные нацисты, засевшие под землей… – Мишель помнил наизусть каталог картин, хранящихся в ангарах:
– Рисунок Ван Эйка, фон Рабе, наверняка, тоже сюда привез… – Лаура кивнула:
– Я расскажу о базе, в Патагонии. Надо устроить совместный рейд, одновременный, чтобы никто из них не скрылся… – Мишель погладил ее по голове:
– Судя по тому, что ты мне рассказала, Джон первым в Патагонию отправится. Можно сказать, побежит… – Лаура объяснила, что унесла новорожденного сына Джона и Эммы по просьбе девушки:
