предчувствиями. Он быстро нагнулся, схватил письмо и выбежал из комнаты. «Я не могу, не смею читать его здесь! – пронеслось в голове. – Я ознакомлюсь с ним только под открытым небом перед ликом оскорбленного Божества». Взяв шляпу, Филипп выскочил из дому, запер дверь и зашагал по улице, сам не зная куда.
Глава IV
Тысячи гильдеров
Пусть читатели представят себе чувства приговоренного к смерти преступника, уже смирившегося со своей участью и неожиданно узнавшего, что он помилован, вновь ожившего для надежд и рисующего себе отрадное будущее. И вдруг ему объявляют, что помилование не утверждено и его все-таки казнят. Таково было душевное состояние Филиппа, когда он вышел из дому. Он долго брел, не разбирая дороги, зажав в кулаке письмо и стиснув зубы, наконец, запыхавшись от ходьбы, опустился на скамейку и посидел, бессмысленно уставившись на листок бумаги, который держал обеими руками у себя на коленях. Он повертел его, разглядывая со всех сторон, – листок был сложен вдвое и запечатан черной печатью. Филипп тяжело вздохнул.
– Нет, – сказал он сам себе, – я не могу прочесть его сейчас, потом, попозже.
Еще с полчаса он бесцельно ходил по улицам, до ряби в глазах глядел на яркое солнце, после чего остановился и поискал место, где бы укрыться от прохожих, незаметно сломать печать и прочесть страшное послание из неведомого мира. В нескольких шагах от себя перед небольшой рощицей юноша заметил кустарник и, замаскировавшись там, еще раз осмотрелся, чтобы убедиться, что никто его не видит. Солнце уже садилось, и молодой человек, подумав про себя: «Видно, такова Твоя воля, Господи, и такова моя судьба!» – решил более не медлить. Он вспомнил, что письмо вручил его матери не обычный смертный, – оно содержало тайну бесплотного духа, осужденного или обремененного страшным заклятием, что эта тайна касалась его родного отца и что только в этом письме заключалась надежда на спасение, о котором молил бедный отец. «Какой же я трус! – упрекнул себя юноша. – Зачем я потерял столько времени? Солнце как нарочно задерживается на холме, чтобы дать мне возможность прочитать письмо, даже солнце ждет меня!» Вернув себе обычное мужество Вандердеккенов, Филипп спокойно сорвал печать с вензелями отца и прочел следующее:
«Дорогая Катрина!
Одному из тех милосердных духов, которые льют слезы и скорбят о преступлениях смертных, было дозволено сообщить мне тот единственный способ, каким с меня можно снять ужасное проклятие. Если бы на палубе моего судна оказалась та святыня, которой я поклялся, если бы я приложился к ней с полным раскаянием и уронил на священное древо Животворящего Креста хоть одну слезу глубокого раскаяния, душа моя обрела бы покой.
Каким образом это сделать и на кого возложить выполнение столь трудной миссии, я не знаю, но, Катрина, у нас с тобой есть сын – впрочем, нет, пускай он ничего не знает обо мне, а ты молись за меня и прощай!
