смелости и навыков оградить вас от мерзавцев!
– Знаю, что вы решительны и способны прийти на помощь, искренне благодарю вас за вашу готовность, но… я не смею открыть вам дверь.
– Коли вы не впустите меня в дом, я останусь у дверей безоружный и почти беззащитный против четверых вооруженных грабителей. Все же я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы защитить вас от них, и не сойду с этого места, пока жив.
– Значит, я окажусь вашей убийцей? – воскликнула девушка. – Нет, это не годится. Поклянитесь, молодой человек, всем святым и всем самым чистым и непорочным на земле, что вы не обманываете меня.
– Клянусь тобой, прекраснейшая девушка, которая отныне мне дороже всего на свете!
Окно закрылось, в нижнем этаже загорелся свет, а спустя минуту тяжелая входная дверь со скрипом отворилась. Прелестная дочь мингера Путса стояла на пороге со свечой в правой руке, румянец то приливал к ее щекам, то, наоборот, они становились матово-бледными; девушка тяжело дышала от сдерживаемого волнения, в опущенной левой руке она держала, пряча в складках платья, пистолет, по-видимому, заряженный. Филипп заметил его, но не подал виду, не желая смущать барышню.
– Если вы колеблетесь или передумали, – сказал он, – если вам кажется, что вы поступаете дурно, впуская меня в дом, если вы подозреваете меня в чем-то нехорошем, еще не поздно: никто не помешает вам сейчас же захлопнуть дверь у меня под носом. Как видите, я пока не переступил порог вашего дома. Но ради вас самой умоляю: позвольте мне остаться – прежде чем взойдет луна, разбойники явятся сюда. Я собственной грудью стану защищать вас до последней минуты – только доверьтесь мне. Да и кто кроме отъявленных подонков способен причинить вам, почти небесному созданию, хоть малейшее зло?
В эту минуту девушка и впрямь выглядела настолько обворожительной, что ею нельзя было не залюбоваться. Тонкие, словно точеные черты ее лица то ярко освещались огнем вспыхивавшей свечи, то оставались в тени, когда задуваемое ветром пламя ослабевало; стройная фигура в наряде необычного покроя казалась еще грациознее. Дочь лекаря стояла с непокрытой головой, и длинные густые косы свободно ниспадали ей на грудь. Все в ней – и лицо, и наряд – сразу изобличало чужестранку, и всякий знакомый с разными народами и типами рас тотчас же признал бы в ней женщину арабской крови. Обращаясь к Филиппу и стремясь проникнуть в его самые сокровенные мысли, она смотрела ему прямо в глаза и видела в них столько искренности и чистосердечия, а во всем поведении юноши – столько благородства и прямоты, что совершенно перестала бояться его и после минутного колебания спокойно произнесла:
– Заходите, молодой человек, я вам верю.
Филипп вошел, и они вместе заперли и забаррикадировали дверь.
– Нельзя терять времени! – оживился Филипп. – Надо готовиться к обороне. Как ваше имя? Как мне вас называть?
– Амина, – тихо ответила девушка, немного отступив в темноту.
– Благодарю вас за доверие, Амина. Имеется у вас
