того поцелуя её руки. И, сидя под кустами ежевики, рассказывали друг другу о себе. Родители Эмки жили в Баку. Она с восьми лет пошла в школу карате и к 12 годам ухитрилась завоевать второе место в республике в своей возрастной категории. Но потом случилось несчастье: лазая по огромному раскидистому тутовнику, она сорвалась со сломавшейся ветки и упала в общем-то удачно, сказывалась ее натренированная ловкость, но на земле маленький камешек-голыш сместил какой-то ещё и треснувший от удара позвонок. Ей светила жизнь, в инвалидной коляске. Тогда отец влез в долги, ей провели две операции в Израиле, потом год она восстанавливала двигательные функции в специальном санатории под Москвой. Когда же Эмка вернулась домой, её ждала беда. Отец бросил работу водителя скорой помощи и ударился в коммерцию – долги надо было возвращать. Однако, дела у него шли по неопытности худо, то прогорал, то попадался в обман.
За домом начали следить какие-то типы, и родители решили скрыться. Ночью отец, оторвавшись от хвоста, на дядиной машине довез их до верхнего Ларса. Там они с матерью перешли границу пешком и, добравшись до Моздока, поездом отправились в Саратов, где на левом берегу Волги в отстроенной немецкой деревне жила двоюродная сестра матери. Из всей их Бакинской родни и знакомых этот адрес знал только отец. Они с матерью договорились, что, пока он не решит все проблемы, она будет жить там, не высовываясь. Время от времени отец присылал из разных городов России деньги, изредка приезжал ненадолго сам. Мать пошла работать на ферму. Младший брат стал усиленно учиться говорить по-немецки, а Эмка, окончив 9 классов, поехала с одноклассницей к её тетке, которая преподавала в медучилище в Волжском. Туда они и поступили. Эмка пыталась возобновить занятия карате, но, убедившись, что больших достижений у неё уже не будет, бросила этот спорт. И вот, когда комплектовался гарнизон Дербентского форта, её, весной девяносто девятого окончившую училище, на десятый день после того, как она отметила свое восемнадцатилетие, пригласили сюда служить медсестрой-санинструктором с окладом 12 рублей. Эмка прикинула, что это тысяча двести старыми и с радостью согласилась – она уже почти три месяца работала в городской поликлинике за триста рэ. Кроме того, ей вменили обязанность переводчицы, за что доплачивали еще 6 рублей. Итого восемнадцать рублей в месяц! При казенном обмундировании и бесплатном, хотя и нежирном, питании. Эмка ощущала себя чуть ли не «новым русским». Ей тут же присвоили звание ефрейтора, оформили контракт и вместе с группой Кочкина на корабле, идущем в Баку, доставили на место службы…
Николай и Нина, как, не сговариваясь, звали её заложники, тоже сидели возле кустов ежевики, шагах в трех от их друзей и учили друг друга русскому и местному тюркскому.
После того, как сад для мужчин закрывался, Эмка оставалась с женщинами и рассказывала им про Россию, про людей, про их обычаи и законы. Аханья, оханья, недоверия было, хоть отбавляй, и всё же лед трогался. В эти головы попадали крохи сомнения о том, что порядок их жизни единственно возможный и справедливый. Рабынь среди
