прямую альтернативу свободе, и, занимая в законах своё «положенное» место, они перечёркивают её в тех сравнимых пропорциональных объёмах, в каких бывают представляемы сами. Резонно, что в таком рассмотрении допускать урона свободе никому не хотелось бы, – поскольку речь идёт о признании её как «вещи» неизменно высокой общественной ценности и как своеобразного показателя не только прогресса, но и – цивилизованности.
И тем не менее нашим бытовым практицизмом (и той же цивилизованностью) нам диктуется жёсткая необходимость иметь в хорошо осмысленном раскладе оба «наполнителя». Представлениям о них в этом случае не грозит превратиться в оторванные и ни в чём не зависимые друг от друга обособленности; наоборот – оба «наполнителя» могут проявляться более уверенно и ярко, как бы отражаясь один в другом. Польза тут несомненная: прежде всего то, что свобода, каким бы почитанием к ней ни проникаться, никого бы не уводила в заблуждение насчёт своего «размаха». Он у неё ровно такой, каким его делают ограничения. Не более того, но и не меньше. Соответственно в полном виде всю троицу легко умещает в себе вот это простое уравнение:
закон = ограничения + свобода
Здесь было бы ошибкой поменять слагаемые местами, поскольку ими представлены не чистые цифровые величины, а строго правовые понятия. Каждое из них по отношению к закону занимает только своё место – ближе или дальше от его внутренней точки. Безусловно, ограничения примыкают к ней плотнее. В чём не трудно убедиться, если понимать закон как необходимость, «направленную» к установке и «удержанию» запретов. Без ограничений он собою ничего представлять не может. Хотя в условиях демократии его нет и при отсутствии в нём свободы; – но расценивать её роль надо здесь по-другому. Ведь она «была» и раньше – до закона. Собою он урегулировал определённые отношения в обществе, к примеру, деятельность тех же СМИ. Эта деятельность какое-то предыдущее время специальным законом не управлялась и была свободной. Взяли часть этой свободы (конечно, – не абсолютной; – «рамками» ей служили в совокупности правовые установления в государстве, а также устоенные обычаи в виде морали), и «поместили» в закон, наделив «обязанностью» помогать ему. – Стало быть, слагаемые отличны одно от другого в том, что ограничения являются плотью от плоти закона, а свобода в нём – гостья. И не сказать, что она приятна во всех отношениях. Наделённая функциями, укороченная, неразборчивая к похвалам, – уже только по этим очевидным признакам юридической неполноты она соотносима с ограничениями; – поскольку же в закон могут входить новые и дополнительные запреты, свобода вынуждена оберегаться от соперников на своей территории по методу ящерицы: при любом посягательстве часть её сама собой отпадает. Из-за такой постоянной «оглядки» на убыль ей, собственно, и нужно то более для неё подходящее место, которое указано в уравнении.
Из приведённых пояснений должно вытекать следующее: не могут оправдываться никакие и ничьи «целесообразные» понимания свободы, – когда ей никто, мол, не может ставить никаких препон. Чего скрывать, устойчивое, нередко
