сотой доли такой чудовищно-всепроникающей, устремлённой в тупиковые дали «косвенной» пропаганды вполне достаточно, чтобы уронно воздействовать на человеческую психику, не говоря уже о тех случаях, когда ей придают воспитательный характер, что у нас имеет место повсюду и от самого младенческого возраста.
Что многое в трактовке войны не должно использоваться для её возобновления и повторения, хорошо было известно и много раньше последних мировых разборок. Почти две с половиной тысячи лет, к примеру, вот этим строчкам:
Прославлять себя победой – это значит радоваться убийству людей.
…Если убивают многих людей, то об этом нужно горько плакать. Победу следует отмечать похоронной процессией.84
Трудно с этим не согласиться. А исходя из масштабов доставшейся нам скорби, тут можно бы ещё, пожалуй, добавить, что если уж праздновать благоприятный исход, то всего лишь единственный раз – в конце лихой и трудной доли; и на том бы ставить точку.85
О мёртвых вечно думать мужам постыдно…86
И почти то же в «Песни о нибелунгах»:
О мёртвых веки вечные нельзя грустить живым.87
Почему же нас как магнитом тянет поступать «наоборот»? Знаем ли, что нам надо? Готовы ли были бы соблюдать запреты, если они ко благу? Пожалуй, нисколько; – может быть, изредка. И там, где сказано «нельзя», но не висит дубина, перенимая друг перед другом худшее, удовлетворяясь безнаказанностью, протаскивают «можно».88 – Не меньше, чем «косвенная» пропаганда войны, в состоянии принести вреда и зла национальная и религиозная нетерпимость или рознь. Закон о СМИ, а ещё и конституция (ч.2 ст.29) им также декларативно перекрывают дорогу. Но обратимся к жизни. Злоупотреблениям свободой массовой информации, а заодно и «обычной» информацией и на этих направлениях открыты все мыслимые пути.
Откровенным шовинизмом пропитаны многие телевизионные юморины Задорнова («Я – не понимаю!»). – Как и на протяжении многих предыдущих десятилетий оставляются без глубоких комментариев вызывающие действия правительства по развитию экономики в таком режиме, при котором «сливки» этнического «процветания» достаются пока только Москве и Санкт-Петербургу. – По всяким неосновательным поводам, а то и вовсе без них пользуемся такими словесными значками превосходства надо всеми народами и народностями России, кроме «главного», «самого-самого», как «русский дух», «русская тройка», «русский лес», «русская берёзка», «русское поле», «Волга – русская река», «исконно русская земля», «любить по-русски», «новые русские» и т. д. и т. п. – Для изощрений в имперском национализме изобретено и быстро пошло в ход словечко «русскость», аналоги которому в языках остальных народов и народностей федерации, а равно и зарубежья выглядели бы простым чудачеством и нелепостью одновременно (балкарскость, гольдскость, чувашскость, татарскость, комичность (?), голландскость). – Умиляемся при обнаружении очередной, придуманной в экстазе национального
Лао-цзы. «Дао дэ дзин» («Трактат о нравственности»),§ 31. В переводе Ян Хин-шуна. По изданию: «Антология мысли». «Дао: гармония мира». «Эксмо-пресс», Москва – «Фолио», Харьков, —2000 г.; стр. 19.
У нас в народе в отношении победы в Великой Отечественной войне, собственно, так в начале и было. – Тяжелейшими по своей эмоциональной насыщенности представлялись сельские или дворовые (в городах, крупных рабочих посёлках) открытые празднично-«поминальные» посиделки (на них выносили и приносили каждый кто что мог: домашние столы, стулья, лавки; сообща готовили скромную снедь) в первый недолгий период по окончании войны. Радостей тут было мало даже для солдат, вернувшихся домой живыми, или – их близких. Они должны были отступить перед всеобщим горем утрат. Также тогда никому не на что было претендовать и «за участие» (в смысле льгот, доплат и проч.), поскольку военные или партизаны, помимо всего прочего, давали ведь ещё и присягу защищать страну, а население как бы и не признавало за собой этого самого «участия», не видя проку от притязаний при общем повальном разорении вокруг. В связи с этим в 1947-м году были даже отменены те выплаты, которые полагались офицерам и рядовым за ордена и медали со времени боевых военных действий, и в целом такая мера не вызвала сколько-нибудь известного неодобрения. – По-другому позже вела себя официальная коммунистическая массовая пропаганда, проедавшая зубы на возбуждениях у людей понимания важности вклада в нескончаемую «защиту» отечества. Ради призрачных постулатов «непобедимости» в спекулятивных целях использовались теперь и память народа, и его горе и страдания. А затем своего часа дождались и льготники. Компартия и правительство «вспомнили» о них и «разыскали» их, чтобы такой «очередной» заботой поддерживать возраставшее к себе недоверие большинства населения. – Эпоха этой лицемерной заботливости не кончилась по прошествии десятилетий, и, поскольку она давно уже «обеспечивалась» коррумпированным чиновничеством, кроме настоящих «участников», она «втянула» в себя ещё и целые армии подставных, «липовых», среди которых уже становилось не так просто различать и самых настоящих…
Эсайас Тегнер. «Сага о Фритьофе». Песнь II. В переводе Д. Бродского. По изданию: Э с а й а с Т е г н е р. «Сага о Фритьофе». Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1959 г.; стр. 46.
См. по изданию: «Библиотека всемирной литературы», т. 9. Издательство «Художественная литература», Москва, 1975 г.; стр. 480.
Найдётся немало людей, чьи рассуждения о вредности «косвенной» пропаганды моментально переводятся в защиту свободы массовой информации. Это казуистика чистейшей воды. Ведь та же война повсюду пропагандируется не одними средствами массовой информации и не только через них. Уже лишь потому надо говорить о её пропаганде в более существенном информативном наполнении – через посредство «обычной» информации. Подчеркнём это. – С невежеством зачастую бороться бесполезно, однако в данном случае и ему следует напомнить очевидное: в российском законодательстве нигде не закреплено положения о свободе информации. Такой свободы, как и её законодательного гарантирования, – страна не имеет! – Если же исходить из постулата «можно всё, что не запрещено законом», то придётся говорить уже об ограничениях, предусмотренных именно законами, а – не о свободе.
