за чтение, Феодосия отложила книгу. Неуютно было ей в залитой утренним солнцем светелке.
– За Марфой надо спосылать… – подумала она: «Может, Прасковья и Петю с ней отпустит. Хлопот много, к свадьбе готовиться, что он под ногами будет мешаться. Здесь хорошо бы деткам вместе было».
– Смотри, что принес я тебе, – Федор переступил порог: «Косому я тоже в дорогу такую дал. Первый псалтырь московской печати».
Длинные пальцы сомкнулись на кожаном переплете.
– Что будет с нами, Федя? – подняла она глаза на мужа: «Чего ждать?»
Вельяминов, не глядя, раскрыл книгу на середине.
– Сказано в Псалмах Давидовых, Федосья: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя?»
– Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю… – продолжила Феодосия.
– Иного пути нет… – Федор обнял жену, так что стали они единым целым.
По тверской дороге неторопливо пылил запряженный невидными конями возок.
По ярославской, из далекого Кириллова монастыря, гнал на кровном жеребце гонец. Где проезжал он, звонили в церквях колокола, зажигали свечи, зачинали панихиды за упокой души. Шли по его следам с севера тяжелые, грозовые облака.
– Дак что с мамкой-то стало? Той, что царевича Димитрия, мир праху его, – Феодосия набожно перекрестилась, – из рук выпустила?
Василиса Аксакова, приехавшая с поездом царицы из Кириллова монастыря, помрачнела.
– Государь ее посохом в висок ударил, ногами топтал, а как остыл, она и мертвая была. Еще кричал: «Лучше б ты сама сдохла, ведьма». Из взрослых никто даже воды не нахлебался, место мелкое. Только со струга по мосткам на берег сойти. Кто знал, что они перевернутся? Младенец ведь, сколько ему надо?
– А что царица? – спросила Прасковья.
– Металась, выла, а потом всю дорогу до Москвы лежала и плакала. Тихо, жалобно. Все повторяла: «Не надо было маленького туда возить, говорили государю». Еще, матушки, сказывают… – Василиса понизила голос.
– Что?
Аксакова оглянулась по сторонам.
– Государь к Максиму Греку ездил, перед тем как на богомолье отправиться. Тот ему сказал: «Путь дальний, трудный, неча жену и младенца новорожденного брать». Но царь не послушался.
– Бедная царица-матушка. Хуже нет дитя потерять, еще и вымоленное… – вздохнула Феодосия.
– Федосья, Параша, – донесся из опочивальни слабый голос. Анастасия откинулась на высокие подушки. Красота царицы поблекла, под глазами залегли круги, неубранные волосы падали на плечи:
– Надо мне встать сегодня… – Анастасия повела рукой.
– Окстись, государыня, – охнула Феодосия: «Нельзя тебе…»
– Не буду ходить, другую приведут, – отрезала Анастасия:
– Тебе, Федосья, хорошо. У твоего Федора сын, а что ты дочку ему родила, оно и лучше. Твоя Марфа с Матвеем за богатство
