Иван Васильевич стоял на молитве.
Со времени возвращения из Кириллова монастыря плечи его опустились, спина сгорбилась. В густой бороде засверкала легкая седина.
Отбив последний из земных поклонов, он опустился в глубокое кресло у окна.
– Алексей Данилыч, здесь ты?
От притолоки отделилась темная фигура окольничего Басманова
– Нашли монаха, что из Андроникова монастыря пропал? – поинтересовался царь: «Феодосием его, кажись, звали. Ересь у него вроде стригольная была».
– Не нашли, батюшка Иван Васильевич, как в воду канул, окаянный… – развел руками Басманов.
– В воду? – хмыкнул царь: «Яуза рядом, лодью подогнать дело минутное. На Москву-реку вышел и поминай как звали. Ты отцов святых в монастыре поспрашивал ли?»
– Божатся все, что ни сном ни духом. Со всеми разговаривал, окромя отца келаря.
– С ним что не перемолвился? – зевнул царь.
– Волей Божьей скончался отче Нектарий, когда мы на богомолье ездили. Тучен он был, припадок у него случился, язык отнялся, дак и помер… – ответил Басманов.
– Упокой душу его, Господи… – положив перед иконами семипоклонный начал, царь велел:
– Позови мне Вельяминова Федора Васильевича. Сам ступай, порой носом землю. Люди просто так не пропадают, не уплыл же монах сей рыбой по реке.
Когда Вельяминов зашел в палаты, царь любовался закатом над Москвой.
– Красиво как, – обернулся Иван: «Глядишь и думаешь, и сие Божье промышление, и то, что наследник мой, жданный да вымоленный, в грязной воде захлебнулся, аки холопское отродье».
– На все воля Божья, государь… – тихо отозвался Вельяминов:
– Как дети у меня от Аграфены умирали, а я ведь восьмерых схоронил, я про Иова многострадального думал. Он лежал на гноище, язвами покрытый, Сатана искушал его, а он не возроптал.
– Митрополит Макарий то же говорит, но я не святой, да и ты не святой. Ужели не проклинал ты Бога? – испытующе посмотрел царь на Вельяминова.
– Не проклинал, – помолчал Федор Васильевич, – но спрашивал, за что мне сие?
– И я вопрошаю, но нет мне ответа… – царь прошелся по палатам:
– У тебя, Федор, хоша один сын остался, все легче. Спасибо тебе за Матвея, ежели бы не он, не знаю, как все повернулось бы. Он сам в гонцы вызвался, дневал в седле и ночевал, а вперед нас на Москву успел, чтобы панихиды служить зачали.
– Государь, ты прикажи, я тебе не только сына, я и жизнь свою отдам.
– Знаю, что ты слуга мой вернейший… – царь вернулся в покойное, обитое бархатом кресло:
– Дело есть одно, в коем ты помочь сможешь. Есть на Москве боярин из мелких, Башкин Матвей. Может, слыхал ты про него?
– Куда их мелкопоместных упомнить-то? – развел руками Федор.
– Сей Башкин Великим постом ересь зачал болтать, – задумчиво сказал царь, –
