выдалась ранняя и императрица со всем двором переехали в Царское село уже в мае. Молодой двор (то есть Александр и Елизавета) последовал за царственной бабушкой.
Ехали шумно и весело; женщины в каретах с открытым верхом, мужчины – верхом. Александр и Константин дурачились, обгоняя друг друга, то уезжали вперед, то крутились возле карет с фрейлинами; а те от души хохотали, пытаясь дотянуться до кого-нибудь из молодых великих князей.
Александр на скаку сорвал ветку цветущей яблони и бросил её на колени к Елизавете. Та приветливо помахала ему рукой. Константин развлекался тем, что, подъезжая неожиданно к карете, наклонялся и щипал визжащих в ответ фрейлин; одну из них умудрился ущипнуть даже за грудь.
Екатерина наблюдала за всем этим из своей кареты и, наконец, решительно заявила:
– Пора женить мерзавца! Ишь ты, ещё щенок сопливый, а готов уже мне всех кур в курятне перетоптать.
– Да, матушка, – промурлыкал развалившийся напротив Платон Зубов, – Невест выбирать ты у нас мастерица, – и он вожделенно глянул на сидящую в соседней карете Елизавету.
Екатерина тут же заметила направление взгляда фаворита:
– Слюни-то подбери! – одёрнула она его.
Зубов мгновенно переметнулся и залебезил перед любовницей:
– Рыбочка моя! Я истомился. Когда уже приедем? Растрясло… А как бы было славно сейчас в комнатку, в прохладу, да уединиться с тобой, душенька.
Екатерина смерила его подозрительным взглядом, подумала, про себя: «Уж больно сладко поёт, шельма. Надо бы приглядеть за ним».
Елизавете нравилось проводить время в Царском селе; здесь было всё не так официально и строго, как в Зимнем дворце. Она обожала большие площади парка с красивыми аллеями, где можно было веселиться, бегая наперегонки с фрейлинами. Они с Александром устраивали чаепития в обществе придворных на половине, отведенной Екатериной для молодого двора. Их покои располагались на первом этаже и Александр, часто приводил на чай камер-юнкеров, дурачась, приказывал всем влезать через окно, чем невероятно смешил молоденьких фрейлин Елизаветы.
Лиз, пританцовывая, спешила в покои с букетом белой сирени, намереваясь украсить стол к чаепитию. И вдруг заметила, что в конце террасы её поджидает Платон Зубов.
Во избежание неприятной встречи, она решила пройти другой дорогой, как вдруг услышала голос Платона:
– Елизавета Алексеевна, что Вы, право, делаете из меня какое-то чудовище. Проходите, ради бога.
Она остановилась в нерешительности. Зубов ретировался:
– Извольте, я сам уйду.
И тут же исчез за завесой зеленого хмеля. Лиз выждала несколько минут, в надежде, что Платон удалился на приличное расстояние, и заспешила пересечь террасу. Каково же было её возмущение, когда в последний момент коварный Зубов выпрыгнул из укрытия и притиснул её к стене:
– Ай-яй, Елизавета Алексеевна, разве можно верить мужчинам на слово?
Она брезгливо
