мебель Вашу мы спасли. Больше всего пострадали стены и потолки. И паркет на первом этаже выгорел весь…»
– Мой итальянский паркет, – всхлипнула Анна Даниловна, заломив руки.
– «И еще полностью сгорели два гобелена в гостиной «Пастух и пастушка»…
Тут Ксения Дмитриевна сделала длинную паузу, уже зная последующую реакцию «погорелицы». Анна Даниловна в голос зарыдала, прижимая руки к груди:
– Мои любимые гобелены! Мои «Пастух и пастушка»! … Они мне были так дороги!… А сколько денег они стоили! Это же целое состояние….Нет, я разорена, я – нищая!… Варенька! Принеси мне капли, моё сердце сейчас не выдержит. Ах!…
Варя, послушно вышла из комнаты. Степан – за нею.
– Варвара Николаевна, а мы не погорячились с пожаром? Матушка Ваша чуть жива.
– Ты не знаешь мою матушку! – укоризненно заявила она, – Вот увидишь; завтра её позовут на бал, и она тут же выздоровеет! И помчится впереди кареты.
Степан недоумённо почесал в затылке:
– Не стоило Вам писать про эти гобелены; Анна Даниловна три дня кряду об них убивается.
– Да она эти гобелены всю жизнь терпеть не могла! Я это с детства помню, – рассмеялась Варька, – Я потому и написала про них, чтобы не так жалко было.
– Всё-таки надо было оставить ей эти гобелены, – вздохнул Степан.
– Поздно, – отрезала Варя, – преданный Филипп Никанорович уже продал их какому-то купцу. Да, не тушуйся ты, Стёпа! Главное, в Петербург мы теперь долго не поедем. И матушке польза – ремонт в доме сделают; будет, чем после похвастать перед столичными подружками. Всё получилось – лучше некуда!
– Аннушка, ты хоть бы поела чего, – хлопотала Ксения Дмитриевна, оставшись наедине со свояченицей, – Нельзя же, в самом деле, так убиваться. Стены целы – это главное. Управляющий твой, сама говорила, мужик толковый, надёжный. Починит твой дом так, что любо-дорого будет посмотреть, ещё лучше прежнего будет.
– Ах, Ксенюшка, ты не понимаешь, – вздохнула та, – Я вычеркнута из столичной жизни. Я задыхаюсь без общения с высшим светом. Весь Петербург нынче гуляет на свадьбе великого князя Александра, а я сижу одна в этом захолустье. И неизвестно, сколько ещё просижу… Я погибну здесь.
– Ну, ну, – погладила её по спине Ксения Дмитриевна, – Чего наговаривать-то зря? Никакое у нас тут ни захолустье. И никто ещё здесь не погиб.
– А я буду первая, – капризно стояла на своём Анна Даниловна.
– Не будешь. Чем тебе здесь не житьё? Поместье вон какое большое. Гостиная на твоей половине, чай, не намного меньше, чем у тебя в столице.
– И что? – всхлипнула та.
– А то! Кто ж запрещает тебе вести своё «общение»? Пригласи подруг, кавалеров и сплетничайте тут на здоровье. А при желании можно и танцы устроить. В Твери-то и музыканты найдутся.
Анна Даниловна задумалась:
– Да не-е-ет. Ну, кто, право, поедет сюда из Петербурга?
– Да
