целый дом, – подтвердила Варя, – со слугами и с управляющим. Она сказала: «Я написала управляющему, чтобы он подготовил для тебя комнаты». Подожди! Она пишет ему письма. А, значит, и он ей тоже пишет!
И Варька в предвкушении созревшего плана, удовлетворённо потёрла ладошки. Степан же пребывал в недоумении:
– А что это значит?
– Стёпа, вспомни, как в прошлом году на рождество Афанасий Кузьмич приболел и отправил в Тверь за покупками Фёдора. И написал ему список для бакалейщика всего, что нужно купить…
– Да! Помню, – оживился Степан, – Я стащил у отца список. А Вы своей рукой, ну точь-в-точь не отличишь от батюшкиной, дописали туда всякой всячины, чего мы только ни напридумали вместе с Надеждой Алексеевной и Александром Ивановичем, – он усмехнулся, – А отец потом никак не мог взять в толк, как он умудрился всё это написать и решил, что от болезни!
– Ага! – рассмеялась от души Варька, – Так вот! Степан, мне нужна вся почта, что приходила матушке от управляющего. Ты сможешь мне её достать?
– Варвара Николавна, да я для Вас… всё, что хотите! – преданно заверил Степан.
1793 год август
Царское село
– Покажи, какой интересный, – Дороти взяла в руки православный крестик Лизхен и погладила пальчиком его узорчатую поверхность, – Скажи ещё, как теперь тебя надо звать?
– Елизавета Алексеевна, – старательно выговорила Лиз.
Дороти усмехнулась:
– Чудно как. И непривычно. Но звучит красиво, как музыка из маминой шкатулки: динь-дили-динь – Е-лиза-вета – дили-дили-динь – А-лек-се-е-вна, – пропела Дороти и рассмеялась, – Помнишь того парня в лесу? Его тоже звали А-лек-се-ем: динь-дили-динь.
– Да, помню, – тихо ответила Лиз и склонила голову на грудь сестре.
– Ты сегодня такая тихая и печальная. Отчего?
– Оттого, что ты уезжаешь домой, в Карлсруэ. И мне кажется, я никогда тебя больше не увижу, дорогая моя Дороти. А мне так хотелось, чтобы ты была на моей свадьбе…
Они обнялись.
Карета для Дороти стояла у парадного крыльца. Елизавета попросила разрешения проводить сестру одна. Но две фрейлины, выбранные для неё царственной бабушкой жениха, остались стоять во дворе неподалёку.
Дороти на прощание шутила:
– Поцелуй от меня Александра. И будь умницей – нарожай ему много детей.
Карета тронулась; Лиз, как привязанная, пошла за нею, ускоряя шаг. И вдруг разбежалась, на ходу запрыгнула на подножку, распахнула дверцу и юркнула во внутрь…
Фрейлины в панике заметались по двору.
Лизхен крепко обняла сестру и заговорила быстро-быстро:
– Дороти, милая, мне так страшно! Я остаюсь совершенно одна. И я боюсь. Боюсь их всех!
– Что ты? Что ты? – та испуганно гладила её по голове, – Лиз, милая, ты совсем не одна; ты – с Александром. Он тебя любит.
