и лишь за исключительные заслуги. При этом я чувствовал себя одиноким и беззащитным, больше всего на свете желая сейчас оказаться где-нибудь среди слуг или телохранителей.
Но вот прозвучал раскатистый удар гонга, халиф поднялся со своего места и обратился к мгновенно затихшим гостям с речью. Он объявил, что пир этот устроен в ознаменование совершенных и совершаемых в настоящее время важных дел, направленных на укрепление и процветание государства, но главное – в честь его спасения и спасителя! Тут он повелел мне подняться и в немногих, но очень жарких словах описал недавние события. Среди собравшихся пробежал удивленный гул, хотя все они наверняка были уже наслышаны о них. После своего рассказа халиф призвал собравшихся воздать мне славу, что было незамедлительно исполнено, отчего я совсем уж смутился и растерялся. Затем он обратился ко мне:
– Абдул аль-Хазред, выслушай же мое решение, и пусть услышат его все. Отныне ты – воин гвардии Халифата. Ты пришел в войско добровольно, и долг велит тебе служить в нем пять лет. Один год с нынешнего дня ты, находясь здесь, будешь обучаться военному искусству. Обучать тебя будут лучшие воины Халифата. Кроме этого, ты будешь обучаться мудрости, ибо сам почтенный Дервиш выразил желание быть твоим учителем. Спустя год ты сам сможешь сделать выбор: продолжать службу в гарнизоне Мекки или принять участие в предстоящих походах и, возможно, сражениях, которые, на мой взгляд, как ничто другое, делают юношу мужчиной. По прошествии же пяти лет ты опять сможешь сделать выбор: продолжать военную службу или оставить ее. Если ты решишь остаться, ты получишь титул эмира и займешь в армии одно из высоких мест, если изберешь другой путь, получишь всякое возможное содействие. А пока я отпускаю тебя на два месяца к твоим родным.
Слушая халифа, я с трудом понимал, что все это происходит наяву. С тем, что я буду служить в гвардии, я уже свыкся, но то, что я продолжу обучение у почтенного Дервиша, повергло меня в истинный восторг. А то, что Дервиш сам пожелал быть моим учителем, вновь убеждало меня в том, что я стою на пороге проникновения в великие тайны, возможно, в те самые, которые грезились мне с раннего детства. За пять лет я смогу много повидать и многому научиться и конечно же определю свой дальнейший выбор. Наверное, никому из воинов еще не давали таких привилегий, как мне. Но больше всего обрадовало меня предстоящее свидание с родными: получалось, что я смогу пробыть с ними целый месяц. Я припал к ногам халифа и с горячими словами благодарности поцеловал рукава его халата.
– Но это еще не все, – продолжал он. – Это – для тебя и твоей семьи.
Он взял с подноса, который держал стоящий рядом казначей, туго завязанный кожаный мешочек и протянул мне. Я принял его, поцеловав руку халифа и выразив восхищение бесконечностью его милостей, на что он ответил, что все они мною вполне заслужены. Следующие же его слова, обращенные к казначею, вновь разбудили во мне то ощущение таинственности,
