style="font-size:15px;"> Несомненно, историческая наука может похвалиться перед другими дисциплинами своим давним вниманием к собственному прошлому, которое в институциональном виде получило название «историография». Последняя, как замечает украинский историк И.И. Колесник, традиционно была обращена к понятиям процессуальности и линейности, рассматривала формы развития, эволюции и прогресса исторической науки[232]. С конца XX в. мы наблюдаем отклонение от интерналистского подхода к истории науки (рациональный, прагматически направленный на иерархизацию знания), следуя которому при освоении историографической проблематики трудно было обратиться к реальному полю исторической мысли, следуя давно предначертанным этапам, сменяющимся направлениям и школам. Интерналистский подход отводил описательной историографии привилегированную роль в системе исторического знания и был связан с общенаучной идеей «критического рационализма», получившего теоретическое обоснование в работах К. Поппера, где центральное место всех рассуждений о науке составляет «идея роста знания, или, иначе говоря, идея приближения к истине»[233]. Такой подход к истории науки подверг критике Томас Кун, справедливо заметивший, что мы пока не можем делать выводы о том, «что такое научный прогресс, и, следовательно, не можем надеяться объяснить его»[234]. Обращаясь к гуманитаристике, ученый подчеркивал, что если даже в точных науках «переходы к стадии зрелости редко бывают такими внезапными и такими явными», то в гуманитарной области, «где книга наряду со статьями или без них остается по-прежнему средством коммуникации между исследователями, пути профессионализации обрисовываются столь расплывчато, что любитель может льстить себя надеждой, будто он следит за прогрессом, читая подлинные сообщения ученых-исследователей»[235].
Несмотря на то что в последнем замечании Куна снова присутствует понятие «профессионализация», нам следует обратить внимание на иное сказанное им слово – «расплывчато». Дело в том, что оно отсылает к иной проблеме – признания бытования не только «научного» знания, но одновременного (со)существования разных форм знания. О «расплывчатости» или «размытости» границ между разными формами знания задумываются рефлектирующие об исторической эпистемологии историки. Так, Ребекка Коллинз признает, что нельзя представлять в виде непримиримых оппозиций понятия миф (не-наука)/научная история. Если «научная» интерпретация не установила окончательных критериев «правды» (их просто нет), то она неспособна окончательно освободить исторический дискурс от «скрытого» мифа. Миф не следует предлагать оппозицией истории, считает Коллинз, он предстает как «жидкий и временный участок», который тайно договаривается с репрезентацией истории для поддержания исторического дискурса в его трудностях, он сглаживает возникающие проблемы исторической реконструкции[236].
Не являясь сторонниками употребления понятия «миф» даже
См.:
См.:
