(метаболизм), вследствие чего данный феномен приобретает физиологическое измерение (ожирение, тучность) и классифицируется как элемент нейронаучной языковой игры. В-третьих, понятие обжорства подвергается процедуре смыслового урезывания (обеднения его морального смысла) – с тем чтобы сделать его пригодным для экспериментальных манипуляций. В ходе переопределения некоторые проявления обжорства приобретают сходство с теми или иными характеристиками мозговых процессов (например, лабораторное изучение фактора присутствия пищи и вызванных им физиологических реакций); непомерное употребление пищи как морально окрашенное явление дробится на поведенческие и физиологические единицы, которые можно измерить и обозначить в качестве «нейронаучных индикаторов одного из смертных грехов» [Shirmann, 2013 b, p. 292]. В результате всех этих манипуляций социокультурные аспекты обжорства – невоздержанность, попустительство, приверженность роскоши, необузданность желаний, эгоцентризм – испаряются, так что остается чисто физиологический акт переедания, чреватый физиологическими же явлениями в виде ожирения и тучности.
Операционализация моральных категорий в терминах нейробиологии открывает перед нейронаукой «эпистемологические врата» для реализации ее намерения укоренить мораль в мозговых процессах и связать все богатство ее семантики с определенной анатомической сущностью – мозгом [подробнее см.: Churchland, 1998]. Ключевой проблемой нейробиологии морали Ширманн считает установление связи между сферой нравственного и сферой церебрального. Решению этой проблемы препятствует ряд сложностей. Во-первых, искомая связь не является природной, она обусловлена специфическим типом научного мышления, зафиксированного в нейроисследовательских теоретических моделях. Во-вторых, отношения, о которых идет речь, – это не продукт, а процесс, требующий постоянного подтверждения, что обусловлено исторической трансформацией знания о феноменах мозга и морали и о характере их связи. Таким образом, чтобы объяснить одно (мораль) в терминах другого (мозг), необходимо сделать моральные факты эмпирически доступными для измерения и оценки, т.е. так или иначе включить их в сферу компетенции материи головного мозга. Подобный методологический акт предполагает некоторую совокупность принципов объединения сфер природного и нравственного, однако именно этот вопрос менее всего разработан в современной нейробиологии морали, подчеркивает Ширманн. В ходе разнообразных исследований, касающихся пограничной зоны между моральным и церебральным, фундаментальные основания их отношений (каузальные, коррелятивные, эпифеноменальные) остаются невыясненными. Несмотря на гипотетическую вероятность обоюдного влияния морального и церебрального, в поле зрения нейроаналитиков попадает только один вариант связей между ними – воздействие мозговых процессов на моральные суждения и поступки. Тем самым подразумевается, что «сначала мозг, потом мораль».
