уставшему продюсеру капелек двадцать-сорок-сто? – промурлыкал он, наполняя рюмку пахучей тёмно-бордовой жидкостью. И ответил сам себе: – Набулькать, господин хороший, да с горочкой!
Он уселся на коричневый диван, обитый грубой кожей, и блаженно скрестил толстые ножки. Медленно, со смаком, выпил рюмочку. Прищурив глаз, глянул сквозь неё на свет: тонкие грани хрусталя пересекались, образуя хитрый узор. Бордовая капля лежала на дне, источая терпкий аромат лета.
– Уфф, хороша, зараза! – благодушно похвалил Шерман и поднялся с намерением повторить. Но звонок телефона, брошенного на краю стола, рассеял очарование момента. Продюсер напрягся: рингнтон был офисный, а из офиса по субботам просто так не звонили.
– Савва Аркадьевич, извините, – голос секретарши Риточки звучал испуганно, – у нас, кажется, проблемы. Тот компакт-диск с фильмом о балете… Он оказался бракованным, и теперь нам хотят вернуть всю партию. Дистрибьютор только что звонил.
Шерман крякнул, чувствуя, как перехватило горло. Вмиг стало жарко, и воздух в кабинете показался горячим, противно-сухим. Продюсер машинально расстегнул верхнюю пуговицу пижамы и принялся растирать грудь.
– Так, душа моя, ещё раз, – велел он, опускаясь на диван. – Все подробности мне давай!
– Дистрибьютор ещё в понедельник распространил диски по музыкальным салонам, – по-деловому сухо рапортовала Риточка. – И отправил в интернет-магазины. У тех уже были предзаказы на фильм, они начали рассылку покупателям. Где-то двести тысяч копий продали. И в салонах тысяч сорок. Но позавчера часть дисков была возвращена, потому что там какая-то проблема с записью. Фильм обрывается на середине, а у кого-то не включается вообще. Теперь покупатели скандалят, продавцы отказываются от наших дисков, а дистрибьютор хочет разорвать контракт и требует неустойку. Кричит, что понёс убытки, что деловая репутация испорчена.
Шерман молчал, пытаясь переварить. А воздух в комнате всё густел. И становился тёмным, будто повылезала отовсюду душная, липкая пыль, и повисла перед ним на громадной паутине.
Вряд ли Рита что-то напутала. А это значит – всему конец. Слишком большую ставку сделал он на этот фильм. Почти все свои деньги вложил, привлек инвесторов… А теперь что? Крах продаж? Но… из-за чего?! Можно ли что-то исправить?
– Савва Аркадьевич, вы здесь? – несмело спросила Риточка.
– Да. Спасибо, душа моя. Я созвонюсь с дистрибьютором, – еле выдавил он. И, уронив руку с телефоном на диван, растерянно скользнул взглядом по кабинету. Головная боль подступала: то рвалась у виска тонкой пульсирующей ниточкой, то прокатывалась подо лбом, разбиваясь в затылке. Шерман кое-как поднялся с дивана, подошёл к высокой горке, и, открыв застеклённую дверцу, пошарил в углу. Тёмная склянка с валокордином упала, покатилась по деревянной полке, и Савва Аркадьевич цапнул её рукой. Отвинтив крышку, замешкался – воды в кабинете нет, нечем разбавить лекарство. Но идти сейчас на кухню… Нет, в гостиной сидит Любаша, и она обязательно поймёт, что с ним что-то не так. Переполошится, начнет кричать – будто ему
