потерялось в бесконечной дороге незавидного настоящего. Разыскивая Синди, я шла по коридору, видя как тут и там о случившимся перешептываются вполголоса и всякий, кто взирал на фотографию молодого привлекательного парня, не скупился на слова сочувствия такому горю.
После непродолжительных поисков я наткнулась на Эшли и Синди в холле пустой столовой. Они рыдали в два ручья и даже не удосужились поднять глаза, когда я вошла.
– Как жаль парня, – грустно причитала Эшли.
– Он погиб по нашей вине, – бормотала Синди, утирая слезы платком.
Я поспешно закрыла дверь в столовую и села за круглый стол напротив них.
– Говорите тише! Нас могут услышать! Как это вышло? Кто-нибудь знает подробности?
– Дэвид шёл на работу, и возле почтового отделения его убили одним ударом ножа в сердце. Ужасная трагедия!
На какое-то время водворилось молчание. Окунаясь в тяжелые думы, мы только изредка обменивались отчаянными взглядами, а тишина обрывалась, лишь когда Синди сморкалась в платок, вознеся глаза к потолку. Эшли была белее снега, а её потухшее лицо тонуло в пантомиме настоящего ужаса.
– Что если мы следующие?… – прошептала она. – Всё, что связано с Ньюманом – проклято!
– Эш, перестань! – твёрдо сказала я. – Да мало ли несчастных случаев в жизни? Не думаю, что во всех повинен обветшалый дом! К тому же доктор Ньюман умер, а мёртвые не приносят вреда – живые куда опаснее. Наше поведение выглядит весьма подозрительно, уж если о ком и не стоит забывать – так это о Молли, которая с радостью нашепчет о нас своему отцу.
– Ты же сама видела, как сильно испугался мистер Вупер, – напомнила Синди. – Зря мы в это впутались! Не сносить нам головы!
Мне пришлось потратить не меньше десяти минут на успокоительные речи. Однако, даже внеся туманного покоя в растревоженные сердца, мимика их окостенелых лиц кому угодно дала бы повод подозревать нас в чём-то немыслимом. Эшли была перепугана настолько, что буквы путались в словах, произнесенных ею. Синди, прекрасно знающая толк в борьбе со стрессом, принялась уничтожать дневной запас сэндвичей. Когда с ними было покончено, она достала упаковку мятных конфет и, протягивая нам, бесцеремонно спросила:
– Рондо?
На что в ответ получила укоризненные взгляды тех, у кого любая еда от волнения вызывала тошноту. Наши общие рассуждения зашли в тупик, когда раздался звонок. Мы покинули столовую и разбрелись по классам; Эшли вошла первой, а я за ней.
Посредине кабинета за учительским столом сидел преподаватель, встречающий нас мучительно долгим взглядом глаз, родственных кромешной тьме, силой которых я нехотя остановилась в дверях. Именно таким я и представляла себе Каллена Ферару: высоким, худосочным; с черными, как уголь, неряшливыми волосами, нагло свисающими до широких плеч. На его лице застыла жизнь – никакой мимики и никаких эмоций, кроме презрения, а в каждую
