ко мне в трусы лазил!
Дети выжидательно затихли.
Оглаушеный позорящей правдой, я чувствовал, как жаркая волна стыда прихлынула, чтобы брызнуть из глаз слезами.
– Сама ты лазила! Дура!– проревел я и выбежал из комнаты на лестничную площадку второго этажа, мощёную чередующимися квадратиками коричневой и желтоватой плитки.
Я решил никогда уже больше не возвращаться в эту группу и в этот садик, но не успел обдумать как стану жить дальше, потому что отвлёкся разглядываньем красного огнетушителя на стене.
Вернее, меня привлёк не сам огнетушитель, а жёлтый квадрат с картинкой на его боку, где человек в кепке держал точно такой же огнетушитель, только вверх ногами, и направлял расширяющийся пучок струи на куст махровых языков пламени перед собой.
По-видимому, картинка служила наглядной инструкцией как пользоваться огнетушителем и он в ней был изображён в полном соответствии самому себе, с жёлтым квадратиком на боку, где крохотный человечек в кепке боролся – в перевёрнутом виде – с очагом возгорания, направляя в него струю из своего махонького огнетушителя.
И тут меня осенило, что на неразличимой уже картинке второго из нарисованных огнетушителей, совсем уже крохотулечный человечишка находится в нормальном положении – ногами книзу.
Зато следующий – на дальнейшей картинке, опять будет перевёрнут, и – самое дух захватывающее открытие – человечки эти просто не могут кончиться, а могут лишь уменьшаться, до полной невообразимости и – дальше, но исчезнуть им не дано просто потому, что этот вот огнетушитель висит на стене лестничной площадки второго этажа, рядом с белой дверью старшей группы, напротив прихожей в туалет.
В этот момент меня позвали немедленно идти в столовую, потому что все уже сидят за полдником, но с той поры, проходя под огнетушителем на стене, я испытывал чувство уважительного понимания – он нёс неисчислимые миры на своём крашенном боку.
Что до лазанья в трусы, то это был мой единственный и неповторимый опыт и, умудрённый им, когда в какой-нибудь из последующих «тихих часов» воспитательница вполголоса позволяла мне пойти пописять, я понимал значение простыней перехлестнувшихся над промежутком между парами кроваток, или отчего так старательно жмурится Хромов по соседству с Солнцевой…
Следом за нашей дверью на лестничной площадке шла дверь Морозовых, двух пожилых супругов на всю их трёхкомнатную квартиру; через площадку напротив них была тоже трёхкомнатная, где, кроме семьи Зиминых, в одной из комнат проживали сменявшие друг друга, бессемейные женщины, иногда даже парами из двух женщин-родственниц.
А прямо напротив нас была квартира Савкиных, чей толстый улыбчивый папа носил очки и офицерскую форму.
От двери Морозовых до двери Зиминых шла бездверная стена, но зато с вертикальной железной лестницей на чердак под шиферной крышей, где жильцы развешивали свои стирки, а папа Савкиных, переодевшись в спортивную форму, держал голубей.
От двери
