хватит, а чтоб не растерять грибы в дороге, он обвязал пакет и сунул в сумку, которую и повесил на руль мотоцикла, но дома вместо похвалы ему достался нагоняй от тёти Люды, когда та увидала, что газетный пакет обвязан бретелькой от женского лифчика.
И сколько дядя Толик ни твердил, что подобрал эту «паварозку» в лесу, тётя Люда всё громче и громче кричала, чтоб ей показали такой лес где под кустами лифчики валяются и что не надо дуру из неё делать, потому что она не вчера родилась.
Баба Катя уже не пыталась никого успокоить и лишь молча смотрела на спорящих грустными глазами.
Так я узнал это слово – «бретелька».
Больше дядя Толик за грибами не ездил.
Тётя Люда хотела даже запретить его рыбалки, но тут уже и он начал повышать голос и тогда был найден компромисс – пускай ездит, но и меня берёт с собой.
И следующие два-три года, с весны до осени, по выходным, с парой удочек и спиннингом примотанными к багажнику его «явы», мы отправлялись в путь.
Чаще всего на реку Сейм, иногда на далёкую Десну, но в таком случае выезжать приходилось затемно, потому что туда ехать километров семьдесят.
Обгоняя оглушительный треск своего мотора, «ява» пролетала вдоль пустых улиц ночного города, когда даже милиция спит, и вырывалась по Батуринскому шоссе на московскую трассу, где дядя Толик иногда выжимал скорость до ста двадцати, потом мы сворачивали на полевые дороги и нас начинал догонять рассвет.
Я сидел сзади и, сунув руки в карманы его мотоциклетной куртки из искусственной кожи, чтобы они не мёрзли под встречным ветром, держался за его пояс.
Ночь вокруг мчащейся «явы» переходила в белёсые сумерки, и по краям полей начинали проступать лесополосы, завидневшиеся высоко в небе облака розовели всё сильней в длинных лучах солнца, которое ещё не успело взойти над горизонтом.
От этих картин внутри вспенивался восторг не меньший, чем от скоростной езды…
Обычно червей для наживки я выкапывал из огородных грядок, но однажды бывалые рыбаки посоветовали дяде Толику наживлять крючок личинками стрекоз.
Они живут в воде, в комьях глины под обрывистым речным берегом и рыба по ним прям-таки с ума сходит – одна у другой крючок выхватывают, чтоб заглотить личинку.
В то утро мы подъехали к реке, когда только-только ещё рассветало и от воды всплывали тонкие клочки тумана.
Дядя Толик объяснил, что доставать эти глиняные куски из воды придётся мне.
Даже от мысли, что надо входить в течение тёмной воды, бросало в дрожь, но любишь кататься – люби и личинок доставать.
Я разделся и, по совету старшего, сразу же нырнул.
Вот это да! Оказывается в воде теплее даже, чем на берегу!
Я подтаскивал к берегу обломки скользких глыб, а дядя Толик их там разламывал и вынимал личинок из канальчиков насверленных ими в глине.
Когда он сказал, что хватит, я даже не хотел вылезать
