принимает её как эстетический факт» (Голосовкер 1987, с. 27). Такое восприятие чуда – это уже его твердое осознание, поэтому Аристотель определил чудесное как свойство трагедии.
Если вспомнить значение слова эстетический (от греч. aisthetikos – чувствующий, чувственный) и то, что в XVIII веке А. Г. Баумгартен определил эстетику как «теорию чувственного познания», становится понятным, что эстетическое осознание чуда основывается на чувствах. Об этом говорят многие исследователи. Гегель писал, что «чудеса – это чувственные изменения, изменения в чувственном» (Гегель 1977, с. 209). Леви-Брюль по этому поводу ввёл термин «аффективная категория сверхъестественного»: как только первобытный человек сталкивается с чем-то необычным, эмоциональная волна заполняет всё его сознание, погружает в аффективное состояние, испытанное им уже много раз (Леви-Брюль 1994, с. 387).
Разграничение чувственного переживания сверхъестественного в сознании древнего человека и эстетического восприятия его художественного воплощения представляет несомненную трудность. Но все-таки можно предположить, что эстетически чудо было осмыслено гораздо раньше античности и что оно впоследствии продолжало свое активное развитие и в христианстве.
По мнению Р. Отто, в христианстве божественное вызывает у верующего человека двойственное чувство. Во-первых, ощущение панического страха перед неизмеримой силой. Затем – это восприятие завораживающей тайны, которое выражается в неодолимом влечении к чему-то чудесному и возвышенному. Можно смело сказать, что это утверждение относится и к иудаизму, и к исламу, оно может быть обнаружено и в прочих религиях.
Фантастический мир в средневековом сознании, по мнению Ле Гоффа, разделился на три сферы – mirabilis, magicus, miraculosus. Mirabilis – это «чудесное с его дохристианскими истоками», magicus – «это пагубное сверхъестественное, сверхъестественное сатанинское», miraculosus – «христианское чудесное» (Гофф 2001, c. 50). Очевидна связь чудесного и ужасного в средневековой культуре. Описание истязаний святых в средневековых легендах одновременно призвано ужасать и восхищать их стойкостью. Эстетизация чувств восхищения и ужаса в сознании верующего использовалась и при оформлении храмов.
С появлением христианского бога вся волшебная сила перешла к нему. Не осталось споров между богами за власть, как в античности, где выше богов была судьба. Бог в монотеизме – это абсолютная сила, вследствие этого качество чудес нарастает. Для Бога теперь нет ничего невозможного. Над ним нет других богов, над ним не властна судьба – он сам судьба. Так возникло религиозное чудо.
Однако в эпоху Средневековья рассказы о чудесах были настолько традиционны, что со временем наступило пресыщение. Ле Гофф иронически констатирует их девальвацию, «нарастание своего рода скуки, охватывавшей людей Средневековья при появлении святого: ибо стоило тому появиться, как все уже знали, что он станет делать. … приумножать хлебы, воскрешать
