строку: «Кристиан!..»
Откуда только эти незнакомые имена берутся! Ветер заносит их в щели и подворотни вместе с песком и остатками сухих листьев, зима требует документ на проживание… Бездомные имена.
Полковник Парыгин забыл, когда в последний раз делал глупости, и некому теперь напомнить. Теперь от него ждут мудрых решений: созрел! Созрел, чтобы направлять и выправлять всякую незрелость. И хотя история завода вот-вот станет вдовой и, рухнув к ногам следующего сочинителя, растрясется кисленькими анекдотами, Андрей Андреевич намерен строго с истории спросить: «Где была?» И вся она, история, оказывается тут, в этих скучных, залежавшихся в сейфе папках, в этих съехавших набекрень параграфах и пунктах: движки работают, ракеты бьют по нашим целям… нет, не по вашим. Хотя цель у нас одна: бить.
Полковник Парыгин помнит, каким он был лет сорок назад: рахитичным и боязливым, позволявшим лупить себя всякому, даже ленивому, и только для того, чтобы потом втихаря отомстить. «Опасный мальчик», – сказала про него школьная учительница, и Андрюша даже не поднял на нее глаза, только по его озябшим плечам прошла нервная дрожь, а костистые пальцы сами схватили ручку: записать эти ее слова и… Тогда Андрюша еще не знал, как надо с документами работать, хотя и слышал от школьной врачихи, что справка – основа всему. Врачиха эта заставляла его без конца приносить в спичечном коробке «кал на глисты», сколько он своего же дерьма перетаскал! С мокрым утиным носом, даже будучи битым, он ни разу, впрочем, не потерял о самом себе «мнения», и вся какая ни есть досада, зависть и ревность в это «мнение» всасывалась: Андрюша пойдет далеко, гораздо дальше, чем думает школьная учительница. Посыпая это «мнение» сахарком примерной дисциплины, Андрюша обнаружил в затертом учебнике истории крючковатый гвоздь «диктатуры закона» – и как раз на нужной странице. Страницу эту он для себя вырвал, а гвоздь засунул поближе к началу: пусть зубрят, ленивцы. Ленивец, бывает, от скуки тебе же и двинет, но динуть… диктатуре? Сколько бы ее не лупили и не чернили, ей все идет на пользу. Оторвет, к примеру, бронзовому Ленину левую, в которой зажата «Правда», руку, сдвинет набекрень рабочую кепку или вовсе снесет башку, но диктатура не станет от этого безрукой или безголовой: ей только привалит всяких человеческих прав, а к памятнику пристроят институт-другой, эти права защищающие.
Полковник Парыгин помнит, как выходил в люди: сколько всякой униформы на нем поизносилось. Последняя проветривалась несколько лет на минных чеченских полях, в курортной местности, где одни только наши, помогающие нам горы. И пока другим отрывало руки-ноги и другие члены, полковнику Парыгину пришивали награды: на нем живого места не осталось. И самой заметной среди наград оказалась «глубокая благодарность», безопасно доставленная службой безопасности из безопасно отдаленного места. В ответ на эту благодарность полковник Парыгин безопасно пообещал гарантировать и впредь безопасным местам
