поля и вежливо пропустил чуть было не наступившую ему на горло диктатуру закона. А у той – одни только старческие ужимки и шамканье, и даже новое, в талию, платье сидит на ней как-то не демократично, плечо спущено, подол задрался, и те, у кого одно на всех мнение, уже примечают в повадках старушки ту многообещающую неопрятность, что множит роскошь на нищету… Старушка эта, диктатура, не слишком высокого мнения о самомнении полковника Парыгина: она видала и покруче. И ей по старости лет и явной скудости ума прощают шипящий взрывным фитилем шепот: «Слаб!.. Слаб!.. Слаб!..» Да, Андрей Андреевич для нее слаб; прежде всего слаб своей тягой к силе. Давным-давно, сожительствуя еще с Робеспьером, диктатура закона убедилась, заодно успев убедить многих обезглавленных, что сила не там, где лязгает гильотина, не там, где звякает монета; сила – в тебе. И теперь ей, пресыщенному кровью вампиру, впихивают в коричнево-красную пасть жиденько хрустящую демократическую туфту: нефтяные и алюминиевые перетасовки в угоду мелким лавочникам… Нет, с диктатурой закона полковнику Парыгину на одну койку не улечься: кого-то придется спихнуть на пол. Расстаться с диктатурой и навалиться рахитичной грудью на закон? Послать к черту закон и подлечь под диктатуру? Если по закону, то полковнику Парыгину через четыре года на дачу, а если по диктатуре – в серый, под государственным флагом, дом… Домой, домой! В спальне храпит вахтер, другой вахтер мочится в сортире, третий отмачивается в ванной, и ест сперва вахтер, а потом уж сам Андрей Андреевич; и даже в спортивном зале, где он дважды в неделю разряжается, тоже одни вахтеры, и все, как один, лежат на лопатках. Как-то раз к Андрею Андреевичу ввалился по пьянке, даже не сняв у порога грязных сапог, сам Максимиллиан Робеспьер: проветрить свои же, засохшие от юридических усилий мозги и заодно посоветоваться насчет светлого будущего. Робеспьер редко с другими советовался, обходясь короткими записочками: «Вынести приговор». И в светлом будущем он советует именно так и поступать, предварительно заменив «приговор» на «разумное решение». Много еще у полковника Парыгина впереди разумных решений! И сама его разумность дважды уже вспучивалась званием магистра: пока юридический факультет начинял Андрея Андреевича параграфами и пунктами, соседний факультет теологии шил подходящих размеров рясу. Повязать юриспруденцию с теологией! Заморочить этой случкой никуда не годные небеса! Но самое главное, и Робеспьер это настоятельно рекомендует, стать неподкупным и всем своим бытом и каждым в отдельности синим в полосочку пиджаком, и черным дипломатическим пальтецом, и подростковой курткой-поляркой, и накинутой на жену униформенной норковой шубой, и прицепившимся к этой шубе запахом щей, соленых огурцов и водки, и взятой взаймы у авиации курносой фуражкой, и полученным с затонувшей подлодки «SOSом», и даже защемленными в чеченском кулаке яйцами – всем этим следует свою неподкупность доходчиво выражать. И куда бы народ спросони не бросался – сажать на пустырях картошку, класть последний рубль в заранее