уже несколько раз подходил ко мне, интересовался, желаю ли я ещё что-нибудь. В ответ я только отрицательно качаю головой.
Говорить нет ни сил, ни желания. Горло пережато настолько, что трудно дышать. Левая рука держит кофейную чашку, другая, как заведённая гоняет содержимое по кругу. Кажется, отпечатки моих пальцев намертво врезались в изящную ложечку. Рядом креманка с растерзанным мороженным и пустая пепельница.
Для полноты картины не хватает тлеющей сигареты и сизых колец дыма. Они могли бы плавать в воздухе, создавая иллюзию твоего присутствия…. Мне так хочется окунуться в неё, оторваться от окружающей суеты и вернуться.
Сижу и жду. Не знаю чего. Скорее всего, чуда. Но вместо него ко мне подплывает изрядно весёлый, не совсем молодой человек и, улыбаясь, гудит над моим ухом. Я настолько далеко сейчас, что не слышу слов. Пытаюсь сосредоточиться, понять, что он говорит, смотрю в ярко-голубые слегка осоловевшие глаза и на мясистый нос. Но когда мой взгляд опускается на губы, они почему-то замирают, сжимаются… Их владелец, не закончив свою мысль, наливается цветом кумача, резко разворачивается и покидает меня. Остается только рассматривать его широкую, квадратную спину, обтянутую дорогой синей тканью и залихватские кудряшки над безупречным воротником.
Снова остаюсь одна.
Скоро я облегчу участь официантов, они же терпят убытки, потому что я занимаю столик и почти ничего не заказываю. Но чтобы встать и выйти за двери, нет сил.
Мне хочется потешить себя надеждой – хотя бы несколько минут. Надеждой, что Вселенная сжалится и выполнит моё самое заветное желание – перенесёт меня в прошлое не только памятью, но и телом.
Воспоминания водят бесконечный хоровод в моей голове. Я почти не различаю их, но иногда выхватываю фрагменты из их мельтешения.
Снова вижу глаза – задумчивые, чёрные и обжигающие. В них такой огонь, что меня окатывает смущением. Изучаю губы – они, увы, не произносят необходимых, как воздух слов, но находятся в постоянном движении: сжимают сигарету, пускают струйки дыма, улыбаются мне открыто и беспомощно. Как будто он сдерживает их, не находя нужных слов.
Я тоже улыбаюсь. Делаю это, потому что мне нужно держаться. Если опущу тягостную, но необходимую сейчас маску счастья, то зареву и, боюсь, не смогу остановиться. Всё во мне дрожит, звенит и молит о пощаде. Но чувствую – её не будет. Выискиваю в круглом, родном до боли лице то, что может дать надежду, и не нахожу.
Знаю – это конец. И обманываю себя, внушаю, что он не сидел бы рядом, обжигая страстными взглядами, если это было бы так. Представляю себе, как беру его руку – такую аккуратную, странно широкую и совсем не музыкальную, покрываю поцелуями, прижимаю к груди…
Если сделаю это – начну плакать, но допустить этого сейчас нельзя. Я должна выдержать без слёз.
Почему?
Это трудно объяснить, но так необходимо. Без этого обещания самой себе – ни в коем случае не рыдать и не убиваться при нём, я бы уже валялась на полу, хватая его за ноги и умоляя не оставлять меня.
Но
