выпроводил за дверь и посоветовал разбираться со своей жалобой в суде по месту жительства. Только тут Степан Андреевич понял, что Екатеринодарский и его местный судья – это одного поля ягодки, что ворон ворону в данном случае глаз не выклюет. Против местного судьи, как он небеспочвенно подозревал, своевременно подкупленного Корнеем Кононовичем, побоялся попереть. Решил, что это все равно, что против ветра п?сать: все брызги на тебя же и полетят. Когда порочный круг замкнулся, Степан Андреевич, как говорится, на то место и сел, с которого только что встал.
Глава 6
Через некоторое время, когда улеглись у Петра Корнеевича зуд и блажь насчет соблазнительного щегольства, и дело с судом отец благополучно уладил, втемяшилось Петру Корнеевичу в голову и так приспичило, что заегозил молодой нетерпеливый казак: женюсь, заявил он родителям, и все тут. Такая спешка подпирала Петра Корнеевича потому, что он предчувствовал и боялся, что уведет Семен Кривохижа у него из-под носа Ольгу Паршикову. Такой уж был Петр Корнеевич, что ему вынь да положь. Хоть яловая корова, а ему все равно бери и телись, и никаких гвоздей. Отец и мать на дыбы встали и воспротивились.
Корней Кононович не успел очухаться от разорительных судебных тяжб со Степаном Андреевичем Кривохижей, поэтому вылупил на бестолкового и настырного сына набрякшие, как после похмелья, глаза и, обращаясь к жене, тоненько присвистнул:
– Ты послухай, мать, что чадо твое буровить! Ты тольки послухай, чиво он хочить учудить. До чего додумался наш олух царя небесного? – и, не дождавшись поддержки жены, немного подумал и как отрезал сыну: – Какая, Петро, может быть счас женитьба, когда у тибе служба на носу! Ты хучь об етом подумал? Ты хучьсоображаешь, што сидим мы с матерью счас в долгах, как в шелках, после судов праведных по твоей же прихоти? Иде я счас деньги ишо и на свадьбу возьму, скажи мине на милость? А такому, мать, как наш упёртый и настырный Петро, и бай дюже. Яму хучь яловая корова, а он усеримно требуеть, давай-ка телись и никаких гвоздей! И не блажи, слухать не хочу такого бестолкового сына.
Грубее что-либо сказать Петру у него язык не повернулся, да и слов подходящих больше не нашлось.
Ефросинья Платоновна даже опешила от скоропалительного намерения сына и в свою очередь испуганно уставилась на Петра Корнеевича. Изумлению ее не было предела.
– Ты что, совсем сказился? – спросила она непутевого сына растерянным голосом. – Ишо сопли под носом не успели просохнуть, а он жениться собрался. Это ж надо!
– Погоди трохи, ишо успеешь, сынок, себе ярмо на шею одеть, – предупредил Корней Кононович, и без того отягощенный непомерными хлопотами, которые создавал ему сын и которые в последнее время не выпускали его из своих цепких когтистых лап.
Однако, как ни бились, как ни отговаривали родители своего упрямого сыночка Петра, но так и не смогли отговорить его от безумной затеи с женитьбой. Такого настырного переубедить было не так-то просто. А он изо дня в день продолжал талдонить одно и то же, как блаженный.
