с двумя ведрами наперевес и стала с невероятной легкостью резво подниматься в гору по крутой тропинке.
Петр Корнеевич опустил поводья, пристроил коня рядом с Ольгой и с нарочитой небрежностью вкрадчиво спросил:
– Говорять, что тебя, раскрасавицу самую настоящую, за Семена Кривохижу замуж собираются выдавать, чи так, чи не так? – как бы между прочим спросил он весьма заинтересованным голосом и с выжидательной откровенной наглостью заглянул ей в глаза.
Ольга выдержала его испытующий и тревожный взгляд, конфузливо скривила губы и с игривой хитростью заметила:
– Замуж, Петро Корнеевич, не напасть, вот кабы тольки замужем потом не пропасть.
Петр Корнеевич замотал головой, как норовистая лошадь, и начал пялиться на Ольгу блудливо-насмешливыми глазами. Он все время поддакивал и подмигивал ей бесстыжим, вызывающим образом.
Тогда Ольга, недовольная наглым и бесцеремонным к себе отношением, отвернулась.
– Брехать не буду, были сваты и теперича ждуть мой ответ! – тяжело вздохнув, сказала она упавшим голосом.
Петр Корнеевич посуровел и с определенной твердостью и решительностью сказал:
– Ты вот што, уважаемая казачка, а говорю я тебе на полном сурьезе. Передай-ка своему липучему хахалю, что я ему могу и ноги повыдергивать, а потом скажу, что так и было. Пущай отстанить от тебя, пока не позно, поняла?
Ольга с заинтересованным удивлением посмотрела на своего ревнивого ухажера.
– А ты не спеши, Ольга Николавна, выходить замуж за Семена Кривохижу, не дюже гонись за его богатством! – не преминул посоветовать Петр Корнеевич и, с молодцеватой игривостью в голосе угрожающе помахав перед собой плетью арапника, добавил: – Богатство – ето прах! А до липучиво Семы Кривохижи, так и быть, я сам доберусь.
Ольга приподняла черные дугообразные брови, согласно кивнула и строго прибавила:
– Пустозвон ты, Петро Корнеевич, и бабник конченый. Видать, ишо ветер у тебе у голове гуляить и никак дурь твою не можить выветрить!
В ее словах Петр Корнеевич уловил горькую нелицеприятную правду и тут же вспомнил, что не с одной казачкой уже отвел он свою молодую душу, не единожды успел разговеться и сбить похоть бесовской оскомины. Недаром за ним по пятам ходила по станице дурная слава, что парень он не промах, что если попадалась ему под руку баба или девка, слабоватая на передок, он просто считал грехом ее упустить.
А теперь, желая хоть как-то скрыть свои грехи, Петр Корнеевич пронзительно присвистнул, с лукавинкой улыбнулся и бойко ткнул себя в широченную грудь короткой полированной кнутовилкой арапника.
– Я – бабник? – спросил он с притворно-растерянным удивлением, засмеялся подкупающе заразительным смехом и с нарочитой важностью в очередной раз расправил свои реденькие усы. А потом не без намека, но вполне серьезным голосом прибавил: – Подрастешь, голубушка ты моя ненаглядная, тады, можить, и поймешь, какой я на самом деле есть!
Ольга
