style="font-size:15px;"> Затем понял, что я не отстану, поднялся и вежливо изобразил, будто это именно моими усилиями его удалось вытолкать наружу.
Островная ночь встретила нас, как куртизанка – любимого клиента. Звезды на небе светили ярко, даже чересчур. Залив тихо блестел под луной, что-то кокетливо шепча – переливами – громче, тише, снова громче… Плеск прохладной воды приносил запах соли и далеких странствий.
Люди вокруг послушно разбивались по парочкам. Но мы с Кесом, хоть и были в том же интимном количестве, носили совсем иной характер.
– В первую очередь – почему они называют тебя Кадием Мчуном?
– Потому что я так записался на границе.
– Зачем?
– Кадия из Дома Мчащихся достойна уважения и всяческого восхваления, – хмыкнул Мелисандр. – Я, как мог, способствовал ее популярности. Но что делаешь в Пике Волн ты, моя маленькая Ловчая?
Я тихо зарычала.
Кес не знал границ. Не знал их, когда сбежал от меня из шолоховской библиотеки, бросив на растерзание иджикаянцам, не знал и сейчас, когда места в карьер принялся шутить, будто мы старые друзья. Мы таковыми не были, и его игривые интонации не встретили у меня понимания.
Я смело ткнула пальцем ему в грудь:
– Дорогой Мелисандр, я от всей души советую тебе сменить тон. В этой стране у меня нет ни власти, ни старой доброй биты, но, если ты думаешь, что я забыла наше прощание – ты глубоко ошибаешься.
Кес с хрустом почесал лохматый затылок.
На преступных улочках портового района он чувствовал себя, как рыба в воде. Слегка склонившись ко мне с высоты своих почти двух метров, Мелисандр проворковал:
– Крошка Ти! Я все прекрасно помню и жду не дождусь возможности загладить свою вину. Но ты сейчас здесь, а не в допросной темнице, и это дает мне надежду на то, что мой проступок был не так уж серьезен.
– Ложная надежда.
– Тогда почему ты разговариваешь со мной?
– Ты пачкаешь имя моей подруги!
– Я восхваляю имя прекраснейшей из женщин бравыми победами.
– Сомнительными победами.
– И всё же!
Я резко сменила тон и остановилась:
– Хочешь прощения?
Мелисандр по инерции сделал шаг вперед, потом с интересом качнулся обратно.
– Хочу-у, – протянул он загадочно.
«Загадошшшно,» – как сказал бы кентавр Патрициус, шолоховский перевозчик с желтыми стременами, любитель местечковых сплетен.
Я вздохнула:
– Дай мне денег.
Глаза Мелисандра полезли на лоб.
Я присела на угол каменной скамьи на набережной, подобрала плоский булыжник и с размаху пустила его прыгать по воде. Тихий плеск успокаивал… Всех, но не чаек, прикорнувших на парапете: с нецензурной чаячьей бранью они взлетели и раскрасили свое отступление авангардными белыми кляксами.
– Я оказалась
