огромным и давящим своей деревянной расписной громадой; красные, белые и синие узоры, всегда яркие и радостные, теперь выглядели тусклыми и бесцветными, словно дождь и серость размыли их. Двор храма был пустым, нигде не было видно ни волхвов, ни послушников. Никого не было и на вечевой площади. Лишь у ворот города топтались два стражника, уныло опустив головы и ежась от холода.
Эдрагорн свернул на тропинку, ведущую к капищу, в сторону от ворот. Мальчик быстрыми шагами пересек реку по деревянному мосту. Над рекой стелился вязкий туман, укрывавший воду в своих холодных объятьях. Эдрагорн остановился у капища. Деревянный идол почернел от дождя, и мальчику стало не по себе: казалось, что тот неотрывно и внимательно смотрит на него. Мальчик быстро отвернулся и зашагал к темнеющему впереди лесу. Через несколько шагов осинки, березы, клены и ели окружили его со всех сторон. Ветер то и дело тревожил их ветви, и с листьев стекали тяжелые капли ночного дождя, падая неприятно сыростью Эдрагорну на голову, лицо, за ворот. Тропинка была грязной и размытой, ноги то и дело скользили по земле и приникшей траве. Где-то среди густых ветвей постукивал дятел, изредка по лесу разносились тихие голоса птиц.
Эдрагорн не знал, где искать цветок папоротника и есть ли он на самом деле, или же Нынья отослала его из дома, чтобы он не мешал ей и не видел, как умирает мать. Слезы одна за другой скатывались по лицу Эдрагорна. Он заставлял себя верить, что найдет этот цветок и мама выздоровеет.
Мальчик искал цветок среди зарослей папоротника, густого и темного, а когда не нашел там, стал искать среди желтых цветов зверобоя, среди жгучей крапивы, ажурной манжетки, кустов земляники с маленькими алыми ягодками, но цветка нигде не было. Мальчик долго бродил по лесу, часто склоняясь над травой и осторожно перебирая ее руками. Большинство трав уже отцвели, и на руки Эдрагорна сыпались мокрые увядшие лепестки, прилипавшие к коже. Так он и вернулся домой ни с чем. Нынья лишь покачала головой, когда Эдрагорн зашел в горницу, унылый и замерзший. Знахарка усадила его у теплого очага и дала тарелку похлебки и кусок ржаного хлеба, а сама ушла к Венде.
День тянулся медленно и тягостно. К вечеру еще похолодало, и начался дождь. Исовир и Эдрагорн сидели у очага. Исовир изредка поглядывал на брата, и его черные глаза поблескивали в свете пламени.
– Как думаешь, скоро вернется отец? – спросил он призадумавшегося Эдрагорна.
– Не знаю, скоро, – ответил ему брат.
– А мама выздоровеет, да?
– А ты бы хотел этого? – посмотрел Эдрагорн на брата. Иногда ему казалось, что Исовир не любит никого из семьи, безразличен к их горестям и бедам. Но теперь мальчик был подавлен и испуган. Нет, он любил их.
– Мне бы хотелось этого больше всего на свете! – сказал Исовир.
Эдрагорн мягко толкнул его плечом и проговорил ободряющим голосом:
– Значит, так и будет. Мама не оставит тебя, Исовир. Она еще много-много лет будет заботиться о тебе.
