вспомнил Саша, – а я оставил пистолет на вилле, – он не хотел настраивать родственника против себя, – но здесь все утыкано камерами, – он приказал охраннику:
– Ждите в коридоре, все безопасно, – в Москве двоюродный племянник не переходил на русский язык во время допросов:
– Он изображал Миллера, солдата удачи, – Саша переступил порог камеры, дверь захлопнулась, – но я с ним поговорю как положено, по-русски, – он недоуменно оглянулся:
– Что за черт, куда делся 880? – сильные руки сомкнулись на его шее. Саша закашлялся, вырываясь. Что-то острое, прорвав его рубашку, оцарапало кожу:
– Один удар и ты навсегда останешься калекой, – невозмутимо сказал 880, – но я могу вонзить проволоку глубже и тогда твой сын вырастет сиротой, Паук, – Саша сглотнул:
– Я закричу, – губы его не слушались, – тебя снимают на камеру, – парень холодно отозвался:
– Запись просмотрят завтра, а мертвые, – проволока неприятно колола спину, – не кричат, Паук, – изловчившись, Саша ударил его локтем в лицо. Парень зашипел, Саша рванулся вперед. Над дверью замигала красная лампочка, в коридоре завыла сирена. Линолеум заскользил под ногами, в голове у Саши пронеслось:
– Мерзавец разобрал бачок и разлил воду по полу, – горло пронзила невыносимая боль, Саша хотел закричать:
– Не могу, – по шее лилась кровь, – он ударил меня проволокой. Так делают зэка в лагерях, у него хорошая школа…
Перед глазами встала темнота, он потерял сознание.
В каптерке приятно пахло свежевыглаженным бельем. За стеной гудели мощные стиральные машины. Заведующий психиатрическим отделением Института считал трудотерапию, как он выражался, необходимой частью лечебного процесса:
– Утюги нам не выдают, – Марта, в синем халате, аккуратно пересчитывала сложенные простыни, – но в остальном он не возражает против сумасшедшего огорода, – девушка улыбнулась, – и против моих визитов сюда.
Мощная железная дверь надежно отделяла подвал психиатрического отделения от служебных помещений Института:
– Куда нам хода нет, – Марта прислушалась, – вернее, товарищ заведующий считает, что нет, – Маргарита обзавелась ключами, позволяющими ей пройти незамеченной в психиатрическое отделение. Марта не спрашивала кузину об отце ее ребенка:
– Она сама призналась, – невесело вздохнула девушка, – это насилие, как и то, что сделал со мной Гурвич три года назад, – ее затошнило. Марте казалось, что доктор Кардозо о чем-то недоговаривает. Кузина коротко заметила:
– Если, – она запнулась, – когда мы выберемся отсюда, меня ждет долгий разговор с Джо, – женщина покрутила воротник белого халата, – мне надо многое ему сказать…
Марта и сама не собиралась ничего скрывать от Питера. Хрупкая рука с пятнами от химического карандаша застыла над напечатанной на грубой бумаге описью белья:
– Хорошо,
